Мужество! Стойкость! Хардкор!
Ребятки, а помните, как я всю весну ныла, что пишу фик для конкурса Биг Бэнг по Наруто, а потом прыгала до потолка, когда все кончилось? Так вот, к чему это я: откладывать более нельзя, поэтому начинаю выкладку на уютненьком. Гип-гип, ура-а! 
Истоия фика от "Фонарей" в тысячу слов, до "Двое" в сорок пять
Все началось в далеком 2011, когда я, маленькая и глупая, написала кинковый фик ("Фонари") про Кисаме/Итачи, с подглядывающим Саске. Ну, как это бывает обычно? Написала, подрочила, да забыла... А кое-кто (кхм-кхм) не забыл, кое-то помнил.
Помнил, а потом еще немного помнил, а потом вдруг напомнил... И как-то совершенно неожиданно для себя я согласилась писать сиквел, чего отродясь не делала. Ох... Вы бы знали, ребятки, как я потом жалела о своей легкомысленности
Но слово не воробей - вылетит, не пристрелишь, пришлось садится и выполнять обещание.
И знаете, все бы ничего, вот только кинковое видение того фика у нас с Шельмой было ну просто ПОЛЯРНЫМ. Я дрочила на свою любимую, уже ставшую классической для моего творчества КисаИту, Шельме же приглянулся Саске/Итачи, чего я на дух не переношу.
В этом-то и состояла основная сложность, ибо, как выяснилось, писать по сквик-пейрингу это просто ЕБАТЬ АДОВЫЙ ПИЗДЕЦ, КАК БУДТО САМ САТАНА ЖАРИТ ТЕБЯ В АНАЛ. Такие вот дела.
Но! Мужество ведь! Стойкость ведь! К тому же Шельма, она же такая - пока свое не возьмет, не слезет
С этого и началась великая эпопея написания фика про Итачи-спящую-красавицу и Саске-оливку. Сказать, что это было сложно - ничего не сказать. Вот честное слово: я в жизни ничего сложнее не писала, в отдельные моменты мне казалось, что мой коллапсирующий мозг вот-вот рванет. И сложность была даже не в том, что меня сквикало, дергало и тошнило от пейринга. Дело было в технической стороне работы.
Изначально она планировалась небольшой, страниц 20-30 максимум. Но как-то незаметно и постепенно она разрослась сначала до 40 страниц, а потом и до 60, а там и сворачивать поздно: повествование прочно вошло в колею заданного темпа и форсировать действо - себя не уважать и весь предыдущий труд запороть. При прямом участии Шельмы было принято волевое решение дописывать как пишется. А оно писалось... в день по чайной ложке.
И тому было несколько причин: а) мой баттхет; б) большая проблема с тем, чтобы увязать все нити сюжета, все конфликты и отношения вместе, сделать все красиво, логично и главное - не оставить торчащих хвостов. Это внезапно! оказалось сложнее, чем может показаться на первый взгляд. И, чтобы не быть голословной, покажу вам свою доску-напоминалку за май.И заметьте, пометки об учебе занимают меньше 15%! XD
По приблизительным подсчетам, от первой до последней страницы прошло почти 13 месяцев времени. А для меня, человека, у которого творческий стояк на идею пропадает через месяц-полтора вымучивания, это просто ОХРЕНИТЕЛЬНЕЙШИЙ ДОЛГОСТРОЙ. Знаете, если бы не Шельмины намеки, помощь и разговоры по душам в скайпе, фик бы так и остался на 60% готовности и мне было бы ничуть не жалко впустую вылетевших 70 страниц текста.
Но этого не случилось. Отчасти благодаря Шельме, что была без пяти минут соавтором и полноправной гаммой, отчасти благодаря чудному конкурсу Биг Бэнг (авторы пишут саммари на макси, их выбирают артеры и уже после, объединившись в пары, они креативят, чтобы порадовать фандом), в котором замечательнейшие орги очень лояльно отнеслись к моему дедлайнерству и помогли с графиком, отчасти благодаря ламповой, творческой поддержке Aurum_Au и Rileniya .
И как бы там ни было... Страдания юного Макса кончились, а их результат - фик в 130 страниц (45 тыс. слов) остался. И знаете что? Сейчас, оглядываясь назад, я уже не жалею, что впуталась в эту авантюру. Почему? Да потому, что своими силами, без намеков, без дедлайна, я бы на такой объем работы раскачивалась еще года два как минимум.
Это был потрясающий опыт. Местами странный, местами болезненный, но опыт. А это, как известно, не пропьешь.
Название: Двое
Автор: Maksut
Иллюстратор: Aurum_Au, 91939
Бета: Rileniya , Gewi, 91939
Гамма: Shelma-tyan
Фандом: Naruto
Пейринг: Саске/Итачи, Кисаме/Итачи, Наруто, Шикамару, Сай, Какудзу, Хидан, Конан, Неджи, Хината.
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст, повседневность, драма, экшн, психодел, юст.
Предупреждения: AU (абстрактная современность), OOC, инцест, употребление наркотических веществ, обсценная лексика, пафос, насилие, элементы школьной AU. Глава 13 и часть эпилога без вычитки, ибо дедлайн. Карикатура Наруто на Саске - чистой воды авторское баловство с фильтрами и пейнтом!
Размер: макси (45 тыс. слов;13 глав + эпилог)
Статус: завершен
Дискламер: не принадлежит, не извлекаю.
Саммари: В устоявшейся жизни Итачи и Саске роли расписаны с самого детства: старший – хороший парень, он не пьет, не курит, занимается спортом, а на досуге почитывает Достоевского; младший же, из тех, кого школьные психологи клеймят типичными «трудными подростками»: он курит все, что горит, пачками глотает антидепрессанты и не слишком приветлив с одноклассниками.
Вот только в семейной идиллии, как всегда есть одно маленькое «но». Брать пример с прилежного Итачи не стоит никому, потому что вместо непыльной офисной работы с перерывами на кофе, он занимается одной из древнейших профессий в мире. Нет, он не торгует собой, но с моральными принципами в его «ремесле» тоже не слишком хорошо. Что же касается Саске, то, с некоторых пор, он не ищет порно в сети и даже не смотрит в сторону сверстников. Потому что его персональное порно уже рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки, правда Итачи только предстоит узнать об этом.
Посвящается:Shelma-tyan – вдохновителю, требователю и намекателю. А так же солнцеликим Rileniya, без чьей грамотности я бы утонула в пучине опечаток и лексических повторов, и Aurum_Au, чьи иллюстрации мотивировали меня на новые свершения!
И, конечно же, огромная благодарность администрации сообщества "Свиток с техникой": ваши терпение, спокойствие и тайм-менеджмент ЛЕГЕНДАРНЫ!
От автора: это мой первый макси-фик, он принес в мою жизнь столько боли и страдания, что не описать словами. И посему я буду очень рада конструктивной критике и отзывам!
Пролог
Бессонница делает мир похожим на грубые декорации к второсортному фильму ужасов: тени клубятся по углам, и полумрак кухни кажется пугающе густым и вязким, как комки пыльной паутины. Саске чувствует накатывающий приступ панической атаки и крепче стискивает в пальцах кофейную чашку. Запах гари, преследующий его год за годом, плотной массой ввинчивается в легкие, спину саднит, печет.
Пустые блистеры серебрятся в скудном свете уличных фонарей, устилая стол, и полная пепельница чадит непотушенным окурком. Во рту горько от таблеток и солоно от сигаретного дыма.
Брат не любит, когда он курит дома. Он вообще против этой вредной привычки, но не запрещает ему, зная, что Саске уже большой мальчик и вправе решать, как справляться с собственной тоской. Потому что уж лучше сигареты, чем алкоголь и наркотики — они уже проходили это и выбрали меньшее из зол.
В свои пятнадцать он пережил столько, что хватило бы на парочку-другую полноценных жизней: годы в бегах, жизнь в притонах, вечный страх быть обнаруженным, схваченным... Хотя, надо отдать Итачи должное – свои испытания тот перенес с таким достоинством и стойкостью, что Саске, невольно, становится стыдно за свою слабость. Но не всем быть такими, как несгибаемый старший брат. Сам он, наверное, просто другой породы, более чувствительной, более болезненной…
В последние пару лет жизнь стала более-менее налаживаться, им больше не приходится скрываться, жить по поддельным документам, меняя квартиры каждую неделю. Саске начал ходить в школу, благо, умом он все же пошел в Итачи и без проблем догоняет материал, стараясь привыкнуть в нормальной жизни.
Но между «стараться» и «привыкнуть» — пропасть разницы. Он совершенно не понимает своих сверстников, их интересы кажутся ему слишком далекими и детскими, ведь в то время, как они бегали на свидания и списывали уроки, он учился попадать наверняка, тратив не более одного патрона. Ему не доводилось убивать, но, сжимая в руках холодную тяжесть, он точно знал, что когда придет время и курок будет спущен.
Иллюзия «нормальности» набила оскомину.
Саске не знает, чем занимается брат, тот часто пропадает, неделями не появляясь дома, а по возвращению напоминает оживший труп: бледная, слово у утопленника кожа, покрасневшие глаза и грязная одежда. Он спрашивал, но Итачи обычно отмалчивается, хотя как-то раз бросил скупо: «тебе безопаснее не знать».
Это явно что-то противозаконное. Пару раз Саске замечал рукоять пистолета, торчащую из-за пояса его брюк, и посреди ночи то и дело раздавались странные звонки, от которых брат вскакивал и растворялся в ночи, ничего не объясняя, но оставляя на кухонном столе ключ от сейфа, в котором они хранят разобранный SIG-Sauer P-228.
Саске ненавидит оставаться дома один. Он слишком много знает об одиночестве, чтобы спокойно переносить его. Сигареты и лекарства лишь разжигают внутри то беспокойное чувство, что не оставляет его ни на секунду после смерти родителей.
С тех пор, как брат стал для него смыслом жизни и центром мира, он боится отпускать его от себя дольше, чем на четверть часа. Ему постоянно кажется, что уходя на свою «работу» тот больше не вернется… Саске понимает, что это нездорово, но ничего не помогает справиться с этой параноидальной мыслью о том, что рано или поздно он останется в одиночестве.
От мрачных мыслей его отвлекает полосы света, мазнувшие по окнам. У дома останавливается незнакомая машина, и Саске, вспотевшими пальцами сжимает пистолет, тревожно вглядываясь в щель между занавесками. Инстинкты, выработанные жизнью беглеца, не исчезнут никогда.
Когда он видит силуэт брата, беспокойство чуть унимается, но разгорается с новой силой, когда из машины следом за ним выходит незнакомец, и хватает его за запястье, притягивая к себе.
Щелчок предохранителя приводит его в чувство. Стрелять с такого положения будет неудобно, но он попадет. Он не сможет не попасть. Но то, что происходит дальше, изумляет его настолько, что руки теряют твердость и опускаются.
Его брата, его идеального, ледяного Итачи прижимают к капоту и тискают, как старшеклассницу на первом свидании. Незнакомый мужчина, высокий и широкоплечий чуть склоняется над ним и целует его.
Саске чувствует, как живот скручивает холодной судорогой.
Сон. Скорее всего, это сон. Дикий, странный сон, замешанный на подростковой одержимости сексом и побочками от разных препаратов.
Итачи, реальный Итачи не может, просто не умеет так страстно и жарко подаваться вперед, позволяя трахать себя языком и шарить руками под футболкой. Брат не может и не умеет так извиваться, елозя задницей по блестящему металлу. Брат не может…не может.
Этого просто не может быть.
Не в этой жизни. Не в их жизни.
Никогда прежде Саске не видел брата таким…Страстным? Таким чувственным и открытым?
Кто этот человек, и почему Итачи позволяет ему все это? Почему разрешает стискивать себя в объятиях посреди пустынной улицы? Почему?..
Саске силится, но никак не может закрыть глаза, чтобы перестать видеть это. Престать смотреть, жадно впитывая каждую деталь, каждый жест, каждый немой стон.
Саске никогда не задумывался над ориентацией брата и над его постельными предпочтениями. В его сознании «Итачи» и «секс» не соотносились совершенно. Брат производил впечатление сверхчеловека во плоти: всегда собран, всегда сосредоточен, застегнут на все пуговички, невозмутим…
Но это…Это выше его сил.
Саске закрывает глаза, чувствуя, как там, в темно-красной глубине век навечно оседает отпечаток увиденного. Ночь. Машина. Брат, обвивающий ногами бедра незнакомого мужчины. Брат, запрокидывающий голову, подставляясь поцелуям. Брат, тяжело дышащий и растрепанный….
Саске обессилено сползает по стене. Бесполезный пистолет с громким стуком падает на пол.
Кажется, он сходит с ума.
Галлюцинации, видения, помрачение сознания… Полный набор.Он почти слышит негромкий, свистящий смешок своего мозгоправа.
Саске уходит к себе в комнату прежде, чем хлопает входная дверь, и легкие шаги отмеряют ступеньки, шелестя у плотно затворенной двери его спальни. Он долго лежит без сна, стараясь унять неожиданно сильное сердцебиение и неизвестно откуда взявшееся возбуждение.
Он не может. Нет, совершенно, определенно он не может дрочить на воспоминания о том, как его брата едва не разложили на капоте пижонской тачки.
Когда за окнами занимается рассвет, он, наконец, сдается. Сдается и тянет руку вниз, под одеяло, накрывая свое болезненное, ненормальное, пульсирующее вожделение.
Он не любил физическое возбуждение – от него сбивалось с четкого ритма сердце, и слишком сильно розовели всегда бледные щеки.
К мастурбации он относится как к слабости, как к способу сбросить напряжение, пойти на поводу у тела, а потом долго отмокать в душе, жаля себя ледяной водой, наказывая за проявленное безволие.
Но в этот раз все иначе: такого с ним еще не было. Такого сильного, мощного удовольствия, лихорадочного метания по кровати, пота, каплями ползущего по спине и вискам, угла подушки, закушенного в момент неожиданно резкой, сильной, выматывающей душу разрядки.
Что…Что это было?
Саске думает, что его вот-вот накроет паника, раскаяние, чувство вины… Но мысли в голове – что сытые карпы: ленивые, медлительные, сонные.
Сонные… Саске закрывает глаза и отдается ватной слабости. Впервые за долгое-долгое время он засыпает естественным сном, а не тем тяжелым, удушающим провалом в черноту, спровоцированным снотворными, после которого голова трещит как с тяжкого похмелья.
В ту ночь он спит глубоко и спокойно.
Он спит и не знает, что именно с этого момента, а точнее с неловкого утреннего кофе, когда брат, привычно серьезный, причесанный волосок к волоску, спустится на кухню, сверкая засосами на шее, которые безуспешно пытается скрыть водолазкой, начнется его новая, совершенно иная жизнь, полная неприличных, смущающих желаний и жара влажных простыней.
Но все это будет чуть позже, а пока…
Глава первая.
Одиннадцать месяцев спустя.
Саске просыпается в поту: он снова видел этот сон.
Сон, ставший кошмаром, сон протянувшийся в жизнь, воплотившийся наяву болезненным, нездоровым, полным томления и горячечного жара. Полным стыда, ненависти к себе… И любви. Такой же ненормальной, как и сам Саске.
Итачи готовит омлет: разогревает сковороду, капает туда масла, режет овощи ровными кубиками, взбивает яйца и молоко. Все действия легкие, отработанные, такие привычные… Но Саске едва ли может пошевелится, чтобы отвести взгляд, смотрит как завороженный, ловит каждое движение, каждую деталь, каждую мелочь…
- Доброе утро, - не поворачиваясь, говорит брат.
Саске вздрагивает и, стараясь скрыть замешательство, проходит вглубь комнаты, бездумно открывая дверцу холодильника.
- Доброе, - сиплым ото сна голосом отвечает он и достает пакет с апельсиновым соком. Вообще-то Саске не любит сок, тем более апельсиновый, но ему срочно нужно чем-то занять себя, чтобы не пялиться на контраст белых пальцев и черной рукояти острого ножа.
- Опять кошмары? – Итачи заправляет выбившуюся из хвоста прядь за ухо и чуть нахмуривается.
Саске трет переносицу, наверное, у него уже круги под глазами от недосыпа. Хотя, до насыщенных, словно синяки, теней под глазами, как у брата, ему далеко.
- Опять огонь, - коротко отвечает он. – Поместье снилось.
Только «поместье», и никогда – «дом». В этом мире больше нет места, которое они могли бы назвать домом.
- Ясно, - Итачи не меняется в лице, но деревянная лопаточка, которой он помешивает овощи, на секунду замирает. - Будешь завтракать?
Они едят молча, каждый думая о своем. Саске думает о брате: о его длинных, мокрых после утреннего душа волосах, о том, как вчера он пришел в третьем часу ночи по уши измазанный в земле, о знакомой темно-синей машине, что подвезла его до начала улицы, а потом растаяла в тусклом свете фонарей…
- В пятницу собрание.
- Школьное? – зачем-то уточняет Итачи.
Саске кивает и складывает посуду в раковину. Он вдруг неожиданно отчетливо вспоминает те времена, когда на такие собрания ходил не Итачи, а мама. Иногда в школу заходил даже отец и все одноклассники с любопытством и легкой завистью косились на Фугаку, а самые смелые даже просили показать табельное оружие и полицейский значок.
- Я не смогу, извини, - после длительной паузы, наконец, говорит брат.
Работа, понимает Саске. Работа, с которой возвращаются по ночам в крови и грязи. Но ему не на что жаловаться: они сумели вернуться в страну, им больше не нужно бояться полиции и тех, с кем она борется…
- Саске… - Итачи делает шаг вперед и кладет ладонь ему на плечо. – Все хорошо?
Саске борется с острым желанием закрыть глаза и податься вперед. Они братья, повторяет он про себя, словно молитву, - братья… Братья.
- Все хорошо, - севшим голосом отвечает он, стараясь не заглядывать в темные, слишком внимательные глаза напротив.
Пауза, повисшая между ними, все затягивается, но Итачи, отчего-то, не спешит убирать руку с его плеча.
- Я люблю тебя, Саске, - вдруг говорит брат, и Саске вздрагивает, вскидывая голову. – Помни это всегда.
На секунду, на долю секунды он теряет голову и позволяет себе обмануться, но… Это лишь иллюзия.
- Я тоже.
Саске быстро приходит в себя – резко отворачивается и, не оглядываясь, поднимается наверх. На середине лестницы его догоняет голос брата:
- Не жди меня сегодня, ложись спать, хорошо?
Саске не отвечает, стискивает деревянные перила до боли в пальцах и закрывает глаза: они оба знают, что он не сможет уснуть.
***
По дороге в школу он успевает прикончить две сигареты и несколько раз помянуть недобрым словом обнаглевших велосипедистов. Сегодня, впервые за всю неделю он умудряется не опоздать.
- Учиха явился вовремя? – вскидывает брови высокая, крашеная в блондинку девица с повязкой дежурного на плече.
Саске не отвечает на подначку, лишь смотрит презрительно на ее торчащие во все стороны хвостики и проходит мимо. В спину ему несется пронзительный взгляд исподлобья и уязвленное:
- Тоже мне нашелся!..
Нашелся?.. Слабый отзвук воспоминания комариным писком гудит где-то на периферии памяти. Нашелся?
Саске чуть не хлопает себя по лбу: точно! На днях он задевал куда-то почти полную пачку таблеток, а вчера, потратив битый час и перерыв все заначки и тайники в доме, так и не смог их найти. Он хотел поискать еще и утром, при свете дня, но странный разговор с братом выбил его из колеи… От безрадостных мыслей его отвлекает громкий хохот. Саске останавливается, его и без того плохое настроение в миг скатывается до отметки «паршиво». Так вызывающе и бесцеремонно смеяться может лишь один человек…
- Узумаки.
Одноклассник, до этого сидевший на учительском столе и взахлеб рассказывавший какую-то историю, вмиг серьезнеет.
- Учиха…
Это была жгучая нелюбовь с первого взгляда: с самого начала учебного года они грызлись по любому поводу, а на прошлой неделе даже сцепились перед физкультурой. Саске знает, что одолел бы Узумаки в драке, но ему так и не дали раз и навсегда показать этому выскочке его место. Их разняли, а потом часа два мурыжили в кабинете директора, который грозился вызвать родителей.
Такого позора перед братом он бы точно не вынес.
Саске посылает недругу один из своих фирменных взглядов и садится на свое место у окна. Узумаки явно хочет что-то добавить, но не успевает, в кабинет входит учитель и начинается урок. Через четверть часа, когда Учиха окончательно разочаровывается в современной системе образования, ему на парту прилетает тугой шарик из скомканного тетрадного листа. Саске даже головы поднимать не требуется – хихиканье Узумаки можно услышать даже в соседнем квартале.
Без особого интереса развернув листок, он равнодушно скользит взглядом по карикатуре, отмечая, невольно, что кое в чем этот недоумок все же небезнадежен. Быстро начеркав пару строк на оборотной стороне бумажки, он щелчком пальцев отправляет ее через весь класс, точно в лицо Узумаки.
Тот возмущенно трет лоб, а прочитав послание, и вовсе заходится в гневном сопении. Саске же просто пожимает плечами и отворачивается к окну.
Он действительно считает, что лучше бы одноклассник пошел в художественную школу. Там хотя бы мозги напрягать не надо.
***
Саске планирует не спать всю ночь, поэтому устраивается на диване в гостиной, поставив на невысокий журнальный столик ноутбук. До полуночи он пытается делать уроки: решает задачи по физике, пишет эссе, открыв десяток вкладок Википедии, зубрит даты, готовясь к тесту по истории… Но после того, как стрелки на часах отмеряют начало первого, его одолевает привычное беспокойство, и мысли, еще минуту назад бывшие ясными, становятся сумбурными и лихорадочными.
Отложив учебники и захлопнув крышку лептопа, Саске с ногами забирается на диван и укрывается одеялом. Во всем доме горит свет и беззвучно работает телевизор, с экрана которого важно вещает хромоногий политик… Но это лишь иллюзия, он знает это наверняка.
Как знает и то, что настоящая - только темнота, затапливающая улицу, грозящаяся вот-вот проникнуть в дом через хрупкие провалы окон… Нет, Саске не боится темноты. Он боится того, что она приносит с собой.
После прихода со школы он перерыл весь дом, но таблеток так и не нашел. Закрыв глаза, он мысленно костерит себя на все лады: это была почти полная пачка, а до следующего рецепта как до луны пешком!
Не выдержав, Саске вскакивает с дивана и почти бежит в свою комнату, на ходу перебирая в уме содержимое «заначки», но единственные подходящие таблетки все равно будут слишком слабыми. Вылущив из блистера шесть белых драже, он проглатывает их, не запивая. Он только что превысил рекомендованную норму в три раза, но…
Вернувшись в гостиную, Саске снова укутывается в одеяло. Его бьет нервная дрожь, а в ушах нарастает гул невидимых поездов.
Больше всего на свете ему хочется достать мобильник и ткнуть в кнопку быстрого набора. Ему хочется, чтобы Итачи был рядом, чтобы он сел на диван и запустил свои длинные, всегда прохладные пальцы ему в волосы и сказал, что все будет хорошо.
Но брата нет. Есть только темнота, подкрадывающаяся к нему на своих мягких кошачьих лапах, и собственное сошедшее с ума сердце, которое, кажется, вот-вот вырвется из грудной клетки. Саске скрипит зубами, ему все чудится запах гари, едкий, мерзкий душок паленой плоти. Он зажимает нос и тяжело дышит ртом, силясь избавиться от этих ощущений, но все тщетно.
Наконец, не выдержав, он приподнимается на локтях и высовывает из кокона одеял мокрую от пота ладонь. Нащупав дрожащими пальцами кнопку светильника, он с силой утапливает ее и зажмуривается от яркого света, хлынувшего в его импровизированное убежище.
Он сам заказал по интернету этот хирургический светильник – изогнутый шарнирными сочленениями, отлитый из сверкающей нержавеющей стали, с сонмом крошечных лампочек, похожих на диковинные пчелиные соты, отражающиеся в лабиринте специальных зеркал…
Саске знает, что этот холодный, белый, вымораживающий душу свет не оставляет теней. Ему кажется, что он слышит недовольный хрип неведомых существ, вынужденных отступить и затаиться в углах комнаты.
Но если бы всех чудовищ можно было изгнать так просто… Перед мысленным взором с садистской подробностью возникают воспоминания: крики, хлопки, шаги, собственный страх и боязнь вздохнуть, рев огня, едкие щупальца дыма, забирающиеся в дыхательные пути, обожженная спина…
Саске хватает воздух ртом, дышит неглубоко и часто… Время – все, что ему нужно. Он это знает, он это уже проходил не раз и не два, просто переждать эту ночь и все…
Саске плотнее заворачивается в одеяло и подтягивает ноги к груди. Холодный пот насквозь пропитал его футболку и щиплет глаза. Он не знает, сколько проходит времени, прежде, чем приступ начинает отступать. Может, час, а может, и вся ночь… Наконец, несколько вечностей спустя, его начинает потихоньку отпускать.
Свистопляска цветных пятен унимается, гул в ушах сходит на нет. Запах пожарища отступает, а на место выкручивающего жилы напряжения приходит апатия и сонливость.
Кое-как разогнув сведенные в судороге ноги и руки, Саске накрывается с головой и, неожиданно, проваливается в тяжелый, полный тревоги и страха, сон.
***
Он просыпается с рассветом и почти полчаса лежит неподвижно, чутко прислушиваясь к окружающему миру: пение птиц, шаги редких прохожих, громыхание мусоровоза. Когда Саске открывает глаза, мир еще окутан розоватой дымкой раннего утра, а в траве у дома блестят капли росы.
Пошатываясь от боли во всем теле и поминутно хватаясь за стены, он бредет на кухню и наливает воды в самый большой стакан, а потом, вместе с ним, стараясь не расплескать ни капли, идет в туалет. Выпив всю воду за раз, он наклоняется над унитазом и, просунув два пальца в рот, вызывает рвоту: горькая, маслянистая желчь с острым привкусом таблеток льется скудной струей, принося облегчение.
Приняв контрастный душ и просушив волосы полотенцем, Саске, наконец, окончательно просыпается и становится похож на человека. Спустившись на кухню, он варит себе кофе в турке, а потом долго цедит черную горечь, глядя в окно.
То, что Итачи так и не вернулся, он понял почти сразу, как проснулся. Наверное, это странно, но Саске даже с завязанными глазами мог сказать, дома брат или нет. Должно быть это интуиция или чутье… Или что-то другое.
До выхода остается почти час, так что Саске оглядывается, в поисках занятия: есть, читать или спать он не хочет совершенно. Мышечная слабость отступила, но взамен ей пришла нервная возбужденность, ему вдруг захотелось срочно сделать что-то или куда-то пойти.
Он борется с собой почти пятнадцать минут.
Нет и еще раз нет! – говорит он себе, до боли стискивая предплечье.
Нет. Нет. Нет!
Но ноги сами, вопреки увещеваниям разума, несут его вверх по лестнице и заставляют переступить порог заветной комнаты.
Комнаты брата.
Здесь светло и чисто, постель аккуратно заправлена, книги на полках корешок к корешку а на комоде и столе нет ни пылинки. Саске вдруг неожиданно остро вспоминает их комнаты в поместье: вечный бардак у него самого и все такой же «армейский» образцовый порядок у Итачи, за который мама всегда его хвалила, а отец, одобрительно хмыкнув, трепал по плечу.
Качнув головой, он отгоняет тревожащие воспоминания и делает несколько шагов вперед. Его внимание привлекает пухлый томик, лежащий на тумбочке возле кровати – Достоевский, разумеется, без закладки. Саске всегда поражала особенность брата запоминать страницу, на которой тот остановился, даже если он читает дюжину книг одновременно.
Положив книгу обратно, Саске выдыхает через нос и приседает, заглядывая под кровать. Он знает, что будет ненавидеть себя и презирать, но это сильнее его, он не может сопротивляться.
Словно вор или коп, он обыскивает комнату брата, проверяя каждый ящик, каждую полку, каждое место, где мог бы уместиться тайник… Он не знает, что хочет найти, и ненавидит себя так отчаянно и яростно, что едва может сдержать стон злости.
Наконец, в стене платяного шкафа пальцы Саске натыкаются на странную щель, и он чуть тянет на себя деревянную панель. Та с тихим скрипом подается, за ней обнаруживается небольшое пространство, в которое умещается маленькая спортивная сумка и пластиковый пакет с эмблемой сети супермаркетов.
Саске догадывается, что в сумке, но все же решает убедиться в этом. Вжикнув молнией, он находит внутри набор острых, словно скальпели боевых ножей, сверток с деньгами – иены, фунты, доллары, евро и конверт с документами. В его собственной комнате, под половицей у окна сумка с практически идентичным содержимым. «Набор беглеца», как он его мысленно окрестил в двенадцать лет. Разумеется, они уже несколько лет живут относительно мирной жизнью, но… Это как шрамы, которые не свести, или как кусок шрапнели, засевшей где-то у сердца… Это не уйдет никогда.
Разворошив папку с документами и, поочередно заглянув во все паспорта, Саске улыбается собственным мыслям. Забавно, но еще с детства помнит одну интересную особенность брата – тот всегда очень удачно получался на любых фотографиях, начиная от профессиональных «семейных» съемок, заказанных Микото, и заканчивая полуслучайными снимками на дешевые «мыльницы». Сам же Саске такой фотогеничностью похвастаться не мог – на фото он всегда получался многим хуже, чем в жизни, да еще и с закрытыми глазами или с перекошенным лицом…
Взяв в руки синюю корочку французского паспорта, Саске внимательно вгляделся в крошечный глянцевый четырехугольник: белоснежный воротничок рубашки, прическа волосок к волоску, высоко поднятая голова и невероятно спокойное, даже умиротворенное для преступника международного уровня лицо.
Саске очень хорошо знал это выражение – ясный, пронзительный, но одновременно чуть насмешливый взгляд и расслабленная линия тонкогубого рта. Сколько раз он пытался изобразить нечто подобное в ванной перед зеркалом! И сколько раз у него ничего не выходило… До легендарного умения Итачи держать себя в руках ему было так же далеко, как и до его изумительной техники боя. Но он не сдавался, и это роднило их больше, чем черные глаза и кровь, текущая в их жилах.
Когда-то давно, кажется, в прошлой жизни, мать сказала, что упрямство – фамильная черта мужчин клана Учиха. Сейчас он не мог не оценить иронии: клан канул в лету, но черта осталась.
Застегнув сумку и положив ее обратно, Саске вспоминает про пакет. Развернув его, он с удивлением достает оттуда темную толстовку с глубоким капюшоном, штаны цвета хаки и выключенный мобильный телефон. Расправив одежду на вытянутых руках, он окончательно убеждается, что вся она слишком велика для брата.
Велика для брата, но впору для.. Саске отбрасывает от себя чужие шмотки и брезгливо оттирает руки о джинсы. Он почти наверняка знает владельца этих вещей, и от этого ему делается дурно, а от злобы перехватывает дыхание.
С того памятного вечера, что каленым железом отпечатался в его сознании, прошел почти год. Почти год полный тревоги, сомнений, терзаний и отвращения к себе.
Сколько раз он проклинал себя за то, что выглянул тогда в окно… Выглянул и увидел, как его идеального, совершенного до кончика волос Итачи, словно девчонку-старшеклассницу тискает незнакомый мужик, небрежно разложив на капоте пижонской тачки…
Саске больше ни разу не видел того мужчину, но его машину, машину, на которой его брата… Он видел эту машину ночами, когда ждал Итачи после его «работы». Она не подъезжала к дому, как в тот раз, останавливалась в начале улицы, а потом бесшумно уезжала, растворяясь в ночи словно призрак.
Саске закрывает лицо руками и старается дышать через нос. Обретенное было равновесие грозит вот-вот треснуть по швам, выпуская на волю очередной приступ.
Но он справляется – берет себя в руки и негнущимися пальцами складывает вещи обратно в пакет, прилаживает стенку шкафа, как было, и выходит из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь.
В коридоре он останавливается и несколько раз бьет стену кулаком, до крови сбивая костяшки. Боль отрезвляет и приводит мысли в порядок. Саске вздыхает с облегчением и, заклеив руку пластырем, собирается в школу.
***
За квартал до школы Саске останавливается в парке покурить. Устало присев на лавочку, он неловко, орудуя одной лишь левой рукой, достает из пачки сигарету и пытается прикурить, но колесико зажигалки то и дело соскальзывает, царапая подушечку большого пальца.
Вдруг над ухом раздается щелчок, и чья-то рука подносит к сигарете огонь. Учиха едва сдерживает порыв отшатнуться: это всего лишь крошечный язычок пламени, в тысячный раз убеждает он себя, но страх перед огнем сильнее всех доводов разума…
- Спасибо, - выдыхает Саске, поднимая голову, а потом едва не роняет сигарету.
Узумаки Наруто собственной персоной.
Саске напрягается, ожидая нападения или очередной словесной перепалки, но одноклассник почему-то молчит, стоя напротив лавочки и переминаясь с ноги на ногу, словно нашкодивший первоклашка.
- Чего тебе?
- Я… Ээ… - Узумаки ерошит волосы и добрых полминуты сыпет междометиями и бессвязными фразами.
- Чего. Тебе. Надо? – повторяет Саске, теряя терпение.
- В общем вот, - Узумаки вытягивает вперед кулак, а потом выпаливает на одном дыхании. – После драки я нашел его и теперь решил отдать.
Саске несколько раз моргает, силясь понять, не чудится ли все это ему, но оранжевый пузырек в мозолистой ладони вполне реален. Как и собственное едва различимое имя в специальном окошечке на белой бирке.
Саске не знает, что сказать: ему не хочется благодарить этого придурка, но и никак не отреагировать он тоже не может. Поэтому он кивает и кладет пузырек в карман, хотя все его тело буквально зудит от желания поскорее принять желанную бледно-синюю пилюлю.
Но на этом странности не заканчиваются: вместо того, чтобы уйти, Узумаки вдруг садится рядом и тоже достает сигареты. Глядя на пачку с черно-синим логотипом, Саске с легким оттенком удивления замечает, что они предпочитают одну и ту же марку отравы.
С полминуты они сидят молча, а потом чертов Узумаки вдруг говорит:
- Я долго не мог понять, откуда они мне знакомы… Но сегодня утром я вспомнил, что это за таблетки.
Саске каменеет, прикидывая, как лучше вырубить одноклассника, и что потом делать с его обмякшим телом.
- И… в общем, я это… - опять начинает мяться он, нервно жуя сигарету. – Я больше не буду драться с тобой. Я знаю… знаю, что это такое.
Саске хочет было расхохотаться в эту наглую рожу, но ловит себя на том, что это будет слишком истерично. Вместо этого он спрашивает, печатая каждое словно:
- Не слишком ли много ты берешь на себя, Узумаки? Ты же дальше своего носа не видишь… Катись-ка лучше со своими обещаниями.
Узумаки вдруг мрачнеет и с него, словно позолота с купола старого храма, вдруг разом облетает вся его обыкновенная, бесящая до трясучки в пальцах, идиотская жизнерадостность.
- У меня был друг, и он тоже… Ну, тоже страдал всем таким, - тихо и неожиданно серьезно говорит одноклассник.
Саске хмурится, ему непривычно видеть этого недоумка таким, и что-то в его груди слегка колит от искренности, что звучит в хриплом голосе. Но он не позволяет себе ни секунды слабости. Не может позволить.
- Мне плевать и на тебя, и на твоего ущербного дружка, - говорит Саске как можно жестче и встает со скамейки, давя окурок ботинком. – Вали ныть к кому-нибудь другому, а ко мне больше не подходи, понял?
С этими словами он разворачивается на каблуках и быстро идет в сторону школы, не оглядываясь.
В тот день Узумаки Наруто так и не приходит в школу.
Глава вторая
Итачи не возвращается в тот день.
Саске не спит - ждет. Ждет, прислушиваясь к далеким, едва различимым голосам, к шуршанию машин, проезжающих перед домом, к шагам прохожих. Ждет, выкуривая сигарету за сигаретой, наполняя пепельницу окурками, а раковину - чашками с горькой кофейной гущей на дне.
Ждет.
Ждет и гонит от себя страшные видения, в которых Итачи раз за разом умирает в страшных муках. Саске жмурится, силясь прогнать из воображения захлебывающегося собственной кровью брата, и смотрит в окно, в надежде увидеть первые признаки рассвета. Но до восхода солнца еще далеко – кругом темнота и сводящая с ума неизвестность.
Саске сжимает налитые болью виски и трет глаза. Таблетки хоть и помогают, но до конца убрать напряжение все же не в силах – беспокойство и нервное возбуждение бьются где-то там, под тонким слоем искусственного химического равнодушия. Это можно сравнить с хождением по льду.
Саске знает, что его волнение бессмысленно. Должно быть, убеждает он себя, брат занят чем-то чрезвычайно важным и опасным и не имеет ни минуты свободного времени, раз не позвонил и не написал…
В четверть шестого он поднимается в комнату брата. Постояв с секунду на пороге, сдается и ложится на чужую кровать. Саске еще помнит те времена, когда они скитались по съемным комнатам, спали на бугристых матрасах прямо на полу и мечтали помыться в нормальной ванной… На краткий миг он даже позволяет себе мысль о том, что в нищете и изгнании, зато на расстоянии вытянутой руки от спящего Итачи, он был намного счастливее, чем сейчас, когда их разделяют стены и непонятно откуда взявшиеся чужие тайны.
Саске закрывает глаза и стискивает пальцами подушку, бурное воображение, в одночасье превратившее его в одержимого сталкера, тут же дорисовывает все то, о чем никогда и ни при каких условиях не должны думать младшие братья.
Он отвратителен сам себе, когда ведет кончиками пальцев вдоль кромки наволочки, а потом зарывается в нее носом и жадно втягивает воздух, силясь распознать за химическим запахом порошка хоть частицу запаха брата. Запах его кожи, его волос, его тела… Саске закрывает глаза и представляет, как совсем недавно на этом самом месте лежал брат, такой обманчиво безмятежный и уязвимый во время сна…
Усталость и напряжение последних дней вдруг переплавляются во что-то другое, и Саске вздрагивает, когда его вдруг простреливает тусклой искрой постыдного возбуждения.
Запах усиливается… Может, это иллюзия? Саске вдыхает глубже и закрывает глаза. Там, в утробной розовой темноте, так легко представить, что запах исходит не от постельного белья, а от того, кто совсем рядом, совсем-совсем близко… Обжигающими, яркими волнами накатывают воспоминания: тусклый желтый свет фонарей, Итачи, запрокидывающий голову, подставляющий шею под чужие поцелуи, скользящий по гладкому металлу капота, стискивающий пальцами чужие широкие плечи…
Саске рычит, впиваясь зубами в собственную ладонь, все еще саднящую после вчерашнего. Это ревность, вдруг понимает он сквозь дымное марево похоти. Ревность низкая, недостойная, совершенно животная… Ревность и страстное желание быть там... На месте этого незнакомца, быть с Итачи так близко, как никогда прежде, так, как видится в душных, постыдных снах. Так, как не должны быть друг с другом братья.
Саске переворачивается на живот и едва может сдержать стон, когда его напряженный, налившийся кровью член оказывается в мягкой, тесной ловушке из веса собственного тела и постели брата. Он сжимает пальцами подушку и прячет в нее пылающее лицо, когда начинает плавно двигать бедрами в домашних штанах.
Ритм незатейлив и прост: он скользит, с каждым разом ускоряя темп, но скоро этого становится недостаточно – между ног все пульсирует и почти болит, требуя большего. В какую-то секунду его рука соскальзывает под подушку и натыкается на что-то мягкое.
Это домашняя футболка Итачи… Саске не может бороться собой и в два счета избавляется от собственной толстовки. Футболка брата истончилась от многократных стирок, поэтому, когда он надевает ее, то под светло-синей, вылинявшей тканью отчетливо проступают контуры его напряженных сосков.
Саске снова ложится на живот и пальцами чуть сбивает одеяло по бокам, чтобы ямка, куда он толкается, стала глубже и уже. Но этого снова оказывается недостаточно, поэтому он быстро стягивает с себя штаны, оставаясь в одних лишь узких боксерах, с растекшимся спереди влажным пятном.
Саске ненавидит себя, его лицо пылает от стыда, но бедра движутся все так же резко и ритмично. Словно обезумевший, он трется о постель, вколачиваясь, вбиваясь, дурея от жара острого предчувствия скорой разрядки.
Сильная рука сжимается на его плече, волнующий запах окутывает со всех сторон и низкий голос, от которого простреливает жаркой волной вдоль позвоночника, шепчет: «Я люблю тебя…» Саске коротко вскрикивает и замирает, выгнувшись в напряженной дуге.
В паху расползается горячее, влажное пятно, затылок печет жаром, мышцы наливаются сладкой истомой… Где-то на периферии сознания вяло трепыхается здравый смысл, но Саске слишком устал бороться с собой.
Сон… Ему просто нужно немного, совсем чуть-чуть поспать…
***
Он просыпается в холодном поту и несколько минут лежит неподвижно, скованный гадливостью и страхом, паутиной протянувшейся из сна в реальность. Обрывки видений кружатся легким пеплом, истаивая с каждой секундой. Что ему снилось?
Глупый вопрос. Да и не сон это даже – воспоминание, на заевшей пленке памяти, обреченное проигрываться снова и снова… Пока он не сойдет с ума.
А он, кажется, уже близок – в носу и во рту острый привкус гари, он все еще чувствует запах дыма и жар пламени, что льнет к его спине…
Саске в ожесточении трет лицо, стянутое солью слез и пота, пытается перевернуться на спину и только потом понимает, что он не у себя в комнате и не в гостиной. Комната Итачи, понимает он с ужасом. Это все не сон – реальность.
Кое-как отлепившись от постели, он с отвращением разглядывает засохшее белесое пятно и благодарит всех богов, в которых не верит, за то, что у него на кровати точно такое же покрывало.
Приведя постель брата в порядок, он плетется в душ, где спешно приводит себя в порядок – до начала занятий не больше часа. Конечно, Саске мог бы и не идти в школу, но он слишком хорошо знает себя: сегодня не тот день, когда он может остаться в одиночестве.
Дорога до школы, по которой он ходил уже сотни раз, вдруг кажется ему необычайно длинной, серое, налившееся близким дождем небо давит своей тяжестью, заставляя кровь приливать к вискам, а затылок отзываться мучительной болью при каждом шаге. Почему-то его не оставляет чувство, что за ним кто-то следит, но улица пуста, а случайные прохожие не выглядят подозрительными… Паранойя. Саске обещает себе внимательнее читать графу о побочных эффектах в аннотациях.
Кое-как добравшись до своего класса, он буквально падает за парту и складывает тяжелую голову поверх скрещенных рук.
- Не выспался?
Саске готов застонать: сейчас меньше всего на свете ему нужны расспросы одноклассников, поэтому он решает претвориться спящим, в надежде, что от него отстанут.
- Ты не заболел? Я могу помочь тебе дойти до медпункта. Или может быть проводить тебя до дома? Саске-кун, ты меня слышишь? С тобой все хорошо?
Он с трудом поднимает голову и смотрит красными от недосыпа, таблеток и сигаретного дыма глазами на не в меру болтливую одноклассницу.
- Со мной все в порядке, - отвечает он медленно, надеясь, что степень угрозы в его голосе будет достаточной, чтобы отпугнуть кого бы то ни было.
В такие моменты он жалеет о том, что в его богатой на подонков жизни не встретился кто-нибудь с ножом или кислотой: всего несколько шрамов и никаких проблем с озабоченными одноклассницами.
- Да? Но ты выглядишь таким усталым… И глаза у тебя такие… Ну, усталые, - не унимается девушка, то и дело поправляя окрашенные в странный, блекло-розовый цвет волосы.
Саске узнает ее – это Харуно Сакура, староста и отличница, глаз не сводящая с него во время физкультуры, да и остальных уроков тоже. Глядя в эти блестящие, ярко-зеленые от цветных линз глаза, он вдруг понимает, что не отделается так просто. Что-то подсказывает Саске, что как бы ублюдочно он себя не вел, от него не отстанут.
Поэтому решает зайти с другого края.
- Сакура-чан, - говорит он проникновенно, чуть подаваясь вперед. – Я очень ценю твою заботу, но сейчас мне нужно побыть одному. Поэтому оставь меня в покое на сегодня, хорошо?
Если бы человеческую энергию можно было конвертировать в электричество, то от Харуно вполне мог бы питаться небольшой городок месяц-другой. Она вскакивает, шаркнув ножками стула об пол, от чего голова Саске взрывается на тысячу кусочков, и, с энтузиазмом закивав, уносится в противоположный конец класса, где ее, сияющую от сдерживаемого восторга, тут же обступают одноклассницы. Саске выдыхает с облегчением и вновь утыкается лбом в парту.
Все уроки он высиживает почти не меняя позы – лежа на столе, укрывшись от взора учителя за обширной спиной Акимичи и учебником. Он настолько устал и вымотан, что не выходит из класса даже во время большой перемены, когда все уходят в столовую или во двор.
- Держи, поможет.
- Чего вам всем от меня надо? – не выдерживает он, злобно смотря на присевшего за соседнюю парту Узумаки.
- Мне ничего, - пожимает тот плечами и протягивает ему бутылку минералки и шоколадку. – Но ты, кажется, с похмелья, так что тебе не помешает.
От удивления Саске даже забывает на секунду о головной боли. Вода и шоколадка? Что задумал этот придурок? И что подмешал?
- Ты же вроде как с похмелья, да? – не унимается Узумаки, - Тебе нужно попить и поесть. Станет легче, обещаю.
В этот момент на Саске накатывает очередная волна головной боли, так что он решает, что хуже уже не будет. Залпом выпив почти половину бутылки, он вдруг с удивлением осознает, что ему действительно полегчало.
- Ешь, - говорит Узумаки, разворачивая плитку шоколада и отправляя в рот сразу три дольки. – Тебе еще бы аспирину выпить и витамина С, но…
Саске качает головой и осторожно пробует шоколад. Обычно он не ест сладкого, но сейчас организм, кажется, не против.
- Не надо таблеток, - говорит он зачем-то Узумаки.
Саске слишком давно знаком с такими вещами, так что не смешивает свои таблетки ни с обезболивающими, ни с чем-либо еще. Во-первых ему еще дороги остатки печени, а во-вторых… На самом деле физическая боль была меньшим из зол. Во всяком случае она отвлекала от… Вспомнив про Итачи, Саске опять мрачнеет и отодвигает бутылку и остатки шоколада.
- Спасибо, - говорит он негромко и чувствует себя при этом удивительно неловко.
- Да не за что, - вдруг широко-широко улыбается Узумаки и хлопает его по плечу. – Ну, ты, в общем, того, поправляйся, а я пойду, меня Киба с Чоджи ждут.
С этими словами он уходит, и Саске, наконец, остается в кабинете один. Странно, он желал этого весь день, а сейчас неожиданно ощущает себя неуютно. Доев шоколадку и выпив остатки воды, он действительно чувствует себя лучше, и оставшиеся уроки высиживает почти безболезненно.
***
Впрочем, стоит ему только выйти из школы, как беспокойные мысли снова наваливаются на него со всей силой. Саске и не пытается бороться с собой, поэтому достает из сумки помятую пачку сигарет, даже не выходя со двора школы. Затяжка-другая и ему становится чуть легче.
- А ты рисковый парень, - смеется Узумаки, поравнявшись с ним. – За это и исключить могут.
Саске равнодушно пожимает плечами, школьный устав – последнее, что волнует его сейчас.
- Ха-ха, ну и ладно! – непонятно чему продолжает веселиться одноклассник и тоже вытаскивает из кармана сигареты. – Дай прикурить.
Саске роется в карманах брюк, а потом останавливается и шарит рукой по дну сумки. Неожиданно его взгляд падает за плечо Узумаки, и сигарета, переломленная надвое, выпадает из его ослабевших пальцев.
Ужас и, что гораздо хуже, – отголосок мерзкого, постыдного возбуждения. Саске хочется закрыть глаза и претвориться, что это сон.
- Эй, ты чего?! Весь побелел аж, - как сквозь вату долетает до него чужой голос, но Саске не реагирует. Все его внимание приковано к темно-синей машине, припаркованной через дорогу от школы.
- Узумаки, - не чувствуя губ, говорит он.
- Чего?
- Ты… ты видишь ту машину?
Одноклассник оборачивается, а потом кивает, словно китайский болванчик.
- Вижу. А че? Со зрением беда? Ну, так у тебя глаза-то как у кролика – краснющие! Кстати, тачка ниче такая, я бы не отказался…
От чего бы Узумаки там не отказался, Саске уже не важно. Главное, что машина настоящая, а не плод его фармацевтических фантазий.
- Мне пора, - бросает он и быстро идет вперед.
Обалдевший от такого поворота событий Узумаки что-то кричит ему в след, но Саске уж не слышит – все его внимание приковано к приоткрытому окну со стороны водительского места и тлеющему огоньку сигареты, мерцающему во тьме салона.
Когда до машины остается не больше пары метров, он вдруг останавливается. Вовремя проклюнувшийся здравый смысл тревожной сиреной бьется в мозгу. Что он знал о человеке в этой машине? Что он был любовником его брата? Что они, возможно, работали вместе, выполняя не совсем легальные поручения? Саске медлит, жизнь научила его осторожности.
Неожиданно мобильник в кармане его пиджака оживает – сообщение от брата. С замирающим сердцем Саске читает лаконичное: «Садись в машину».
Все это более, чем подозрительно… Но разве у Саске есть выбор? Брат исчез и шлет ему подозрительные сообщения, а странная машина со странным человеком – единственная ниточка к Итачи.
Была ни была, решает Саске и, сжав в руке успокаивающую тяжесть складного ножа, садится в автомобиль на кресло, позади водительского. По статистике это самое безопасное место в машине. К тому же, как показывает опыт, это самое удобное место, чтобы в случае чего приставить лезвие к чужой шее.
***
Саске точно знает, что невзлюбил бы этого человека даже в том случае, если бы они просто столкнулись на улице. Но в данной конкретной ситуации он начинает ненавидеть его ровно с того момента, как их взгляды встречаются. Светло-серая, почти бесцветная, радужка и черная точка зрачка. Саске никогда не нравились такие глаза. Глаза утопленников. Глаза волков, выслеживающих свою добычу.
Их безмолвная дуэль длится не дольше пары секунд, но когда они отводят глаза, Учиха твердо знает, что каждый из них понял кое-что важное друг о друге.
- А вблизи вы не так уж и похожи, - первым нарушает тревожную тишину мужчина.
Саске не реагирует на провокацию, он собран и холоден, а рукоять ножа согрелась от тепла его ладони.
- Расслабься, а то пупок развяжется, - вдруг смеется собеседник и, выбросив окурок, с механическим звуком закрывает окно. На смуглых костяшках его пальцев запеклись кровавые корочки, словно он дрался совсем недавно. – Тебе не нужно бояться. Не меня, во всяком случае, точно.
Саске едва удается подавить волну обжигающей ярости и взять себя в руки. Когда-нибудь - убеждает он сам себя, когда-нибудь он даст выход своей злости. Но не сегодня. Потому что, выбирая между Итачи и собственной гордостью, он не будет раздумывать и секунды.
- Где Итачи? – его голос почти не дрожит от бешенства.
- А вот это уже сложнее, - беззаботным голосом отвечает мужчина и пару раз щелкает по пластиковой фигурке акулы, висящей на зеркале заднего вида. – Но ты, главное, не кипятись: все будет, я отвезу тебя к нему, но позже. Для начала давай-ка проясним пару моментов, хорошо?
Саске во всех красках представляет, как чужая голова с мягким звуком шлепается на асфальт, и кивает.
- Ты знаешь, чем занимается Итачи?
Ему не нравится, как имя брата звучит в устах этого человека, но он сдерживается.
- Подозреваю.
- Подозреваешь? – хмыкает мужчина и, заведя машину, плавно выезжает со школьной стоянки. – Хорошо, что подозреваешь, поэтому скажу только одно – это очень опасная работа.
Саске замечает в зеркале чужую улыбку и отчетливо понимает, что между фигуркой акулы и этим странным человеком есть кое-что общее: неестественное количество белых, острых и крепких зубов, например. И он бы ничуть не удивился, расти они у собеседника в два ряда.
- И? - он внимательно смотрит по сторонам, запечатлевая в памяти маршрут и готовый в любой момент выхватить нож.
- А то, Саске, - смеется незнакомец, и Учиха передергивается, - что ключевое слово – «опасная». Чуешь, к чему веду?
- С ним что-то случилось?!
В автомобиле повисает молчание.
- Случилось – понятие растяжимое, - наконец говорит мужчина, заезжая в подземный туннель, освещенный тусклыми оранжевыми лампами. - Есть мнение, что это… «Производственная травма».
Саске хмурится, силясь понять, к чему ведет собеседник. Но сам факт того, что с Итачи что-то не в порядке, да еще и эта «травма»!..
- Куда мы едем?
- Есть одна частная клиника. Будем там минут через десять.
Саске скрещивает руки на груди и впивается цепким взглядом в окно: дороги, здания, повороты, расстояния... Он рисует в уме подробную карту, нанося на нее наиболее приметные объекты, и едва не пропускает момент, когда машина тормозит у небольшого двухэтажного здания.
- Приехали. Это очень дорогое и очень… частное заведение. Одно из лучших в стране.
Саске скептически оглядывает неприметные стены и окна. Впрочем, стоит им только подъехать к воротам, как уровень «дороговизны» и «частности» начинает быть наглядным. Их останавливают и обыскивают: у Саске забирают ремень с металлической пряжкой, нож и связку ключей, а у его спутника в одежде оказывается целый арсенал из пистолета, нескольких ножей и парочки неведомых Саске штук в рукавах, штанинах и ремне.
В просторном светлом холле их встречает молодая черноволосая женщина в униформе.
- Добрый день, - вежливо улыбается она. – Я провожу вас.
Сначала им приходится надеть бахилы, а потом нацепить белые халаты и только потом они заходят в лифт, где Саске удивляет обилие кнопок для двухэтажного здания. Но когда девушка нажимает на кнопку «-2», то все встает на свои места.
В тесной кабине Саске вдруг замечает то, что не бросалось в глаза в машине, когда его новый «знакомец» сидел: огромный рост и невероятно мощное сложение. На секунду его вдруг одолевает старый, полузабытый детский страх – страх перед закрытыми пространствами, и он злится на себя за эту слабость.
Наконец, когда двери распахиваются, Саске с облегчением вываливается в просторный светлый коридор. По тому, как уверенно и не смотря по сторонам, идет мужчина, Саске делает вывод, что тот уже бывал здесь раньше, и это иррационально раздражает его.
- Прошу, - девушка проводит карточкой, висящей у нее на шее, по специальному углублению возле двери и отступает в сторону. – Когда захотите покинуть палату, просто нажмите на зеленую кнопку.
Стерильно – первая мысль, мелькнувшая в голове у Саске при виде палаты. Все вокруг было белым и словно бы подсвечивающимся изнутри. Он несколько раз моргнул, пытаясь привыкнуть к такой яркости, и мимоходом подумал, что не смог бы выдержать в такой комнате и дня.
Он сделал несколько шагов вглубь палаты и только потом заметил…
- Итачи!
Саске, не сдерживая эмоций, кинулся вперед, к брату, лежащему на больничной кровати, и схватил его за руку, но тут же отдернул, почувствовав под ладонями жесткость пластиковых трубок.
- Что… Что с ним? –севшим голосом, спрашивает Саске, не сводя глаз с брата.
- Травматическая кома. Из-за черепно-мозговой травмы.
Кома? Что вообще здесь происходит?
- Но тогда кто?..
Мужчина достает из кармана брюк мобильник, и Саске узнает характерные царапины на корпусе. Это телефон Итачи. На секунду ему начинает казаться, что земля уходит у него из-под ног.
- Что случилось? Он очнется?!
- Мы выполняли одно задание, ничего особенного, но нас уже ждали, - говорит мужчина, подходя к больничной кровати и вставая у изголовья. – Это случилось позавчера. Врачи говорят, что состояние тяжелое, но не критическое, так что…
Задание? Тяжелое? Не критическое?.. Саске чувствует, как подгибаются ноги, а комната перед глазами начинает плыть. Кое-как добравшись до кресла, он обрушивается на него и немигающим взглядом впивается в лицо брата.
На фоне белоснежных простыней, зеленовато-лиловая гематома, расплывшаяся по всей правой половине лица Итачи, выглядит особенно темной и страшной. Саске закусывает щеку изнутри, когда замечает проступившие сквозь белую перевязку капли крови.
- Это лучшая клиника и лучшие врачи. Угрозы для жизни уже нет, но сколько именно он пробудет в коме, сказать не может никто.
Саске до дрожи в пальцах хочет прикоснуться к брату, но не может. В белых простынях и переплетении пластиковых трубок, он выглядит странно далеким и неожиданно чужим.
В этот момент его, словно молнией, пронзает короткое воспоминание о том утре, когда они виделись в последний раз. Итачи знал, отчетливо понимает Саске, знал, что может не вернуться... Отсюда и это странное «я люблю тебя», которое он, эгоистичный дурак, так спокойно пропустил мимо ушей!
Если бы он только был внимательнее, если бы он только не был так зациклен на собственных извращениях… Если бы. Но ничего уже не изменить. Ущипнув себя за руку и втянув носом острый больничный запах, Саске приходит в себя.
- Кто ты?
Ему не нравится этот человек. Ни как он выглядит, ни как он ведет себя, ни то, кем он приходится Итачи, но выбора нет. Этот человек – единственная ниточка к брату и той жизни, что он скрывал от него.
- Меня зовут Хошигаке Кисаме, я напарник твоего брата, - осторожно подбирая слова, говорит мужчина, - И своего рода его доверенное лицо, поэтому, до тех пор, пока он не придет в сознание, я буду обеспечивать твою безопасность.
Безопасность?
Об опасности Саске знает так много, что, наверное, мог бы написать целую книгу. Как и о таблетках, бессоннице и паранойе. И нездоровых сексуальных наклонностях, язвительно продолжает внутренний голос.
Он вздрагивает, выныривая из своих мыслей, и натыкается на внимательный взгляд. Этот Хошигаке Кисаме смотрит на него так, словно знает, о чем он думает. Знает, чего он желает. Точнее – кого.
Как Итачи мог так поступить? Как он мог доверять этому человеку больше, чем собственному брату? Как Итачи вообще мог доверять кому-либо, кроме Саске?
Его Итачи… Его Итачи.
Саске не признается себе и никому другому. Но… Это ревность.
***
Когда они выходят из клиники, солнце уже клонится к закату, и восток агонизирует всеми оттенками красного. Саске растирает уставшие от яркого света глаза и мысленно прикидывает ближайшую станцию метро.
- Ты поедешь со мной.
Саске останавливается и свирепо смотрит на собеседника, но тот лишь скалит острые зубы в издевательской полуулыбке.
- Так будет безопаснее, - разводит он руками, а потом вдруг серьезнеет. – Итачи уже давно подозревал, что под нас копают, и теперь я вынужден согласиться с ним. Во время задания мы забрали у одних… людей кое-что довольно ценное, так что получилось бы неприятно, если бы тебя похитили и присылали по частям, в надежде вернуть свое. Давай не будем усложнять, хорошо? Ты будешь целее, а мне меньше головной боли.
«Похитят»? «Присылать по частям»? Саске буквально физически ощущает, как его загоняют в угол собственных же принципов. Годы травли и жизни в постоянном страхе сделали свое дело: он знает цену жизни, и это совсем не абстрактная величина.
Нет, он вовсе не мнит себя уникальным или особенно ценным – все как всегда упирается в брата. Саске знает, чем Итачи приходилось жертвовать ради него, на что идти и что делать. Саске не видел, но догадывался: по следам крови, по запаху пороха, по уродливым шрамам поверх светлой кожи… Он не может умереть сейчас. Он просто не может позволить себе обесценить то, ради чего брат жертвовал собой все эти годы.
И Саске наступает на горло собственной подозрительности и неожиданно проклюнувшейся гордости.
- Хорошо, - говорит он и садится в машину. – Но где гарантия того, что ты сможешь «обеспечить мою безопасность»?
- О, как раз насчет этого тебе волноваться не стоит, - вновь ухмыляется Хошигаке. – Убивать и не давать убить – моя работа.
UPD: Мне эпически лениво заливать работу в комментариях или дробить на стопицот отдельных постов, так что дочитать ее можно на сообществе Наруто-ББ Свиток с техникой, либо здесь на фикбуке. Однако я по-прежнему буду рада отзывам и комментариям
Истоия фика от "Фонарей" в тысячу слов, до "Двое" в сорок пять
Все началось в далеком 2011, когда я, маленькая и глупая, написала кинковый фик ("Фонари") про Кисаме/Итачи, с подглядывающим Саске. Ну, как это бывает обычно? Написала, подрочила, да забыла... А кое-кто (кхм-кхм) не забыл, кое-то помнил.
Помнил, а потом еще немного помнил, а потом вдруг напомнил... И как-то совершенно неожиданно для себя я согласилась писать сиквел, чего отродясь не делала. Ох... Вы бы знали, ребятки, как я потом жалела о своей легкомысленности
Но слово не воробей - вылетит, не пристрелишь, пришлось садится и выполнять обещание.
И знаете, все бы ничего, вот только кинковое видение того фика у нас с Шельмой было ну просто ПОЛЯРНЫМ. Я дрочила на свою любимую, уже ставшую классической для моего творчества КисаИту, Шельме же приглянулся Саске/Итачи, чего я на дух не переношу.
В этом-то и состояла основная сложность, ибо, как выяснилось, писать по сквик-пейрингу это просто ЕБАТЬ АДОВЫЙ ПИЗДЕЦ, КАК БУДТО САМ САТАНА ЖАРИТ ТЕБЯ В АНАЛ. Такие вот дела.
Но! Мужество ведь! Стойкость ведь! К тому же Шельма, она же такая - пока свое не возьмет, не слезет
С этого и началась великая эпопея написания фика про Итачи-спящую-красавицу и Саске-оливку. Сказать, что это было сложно - ничего не сказать. Вот честное слово: я в жизни ничего сложнее не писала, в отдельные моменты мне казалось, что мой коллапсирующий мозг вот-вот рванет. И сложность была даже не в том, что меня сквикало, дергало и тошнило от пейринга. Дело было в технической стороне работы.
Изначально она планировалась небольшой, страниц 20-30 максимум. Но как-то незаметно и постепенно она разрослась сначала до 40 страниц, а потом и до 60, а там и сворачивать поздно: повествование прочно вошло в колею заданного темпа и форсировать действо - себя не уважать и весь предыдущий труд запороть. При прямом участии Шельмы было принято волевое решение дописывать как пишется. А оно писалось... в день по чайной ложке.
И тому было несколько причин: а) мой баттхет; б) большая проблема с тем, чтобы увязать все нити сюжета, все конфликты и отношения вместе, сделать все красиво, логично и главное - не оставить торчащих хвостов. Это внезапно! оказалось сложнее, чем может показаться на первый взгляд. И, чтобы не быть голословной, покажу вам свою доску-напоминалку за май.
По приблизительным подсчетам, от первой до последней страницы прошло почти 13 месяцев времени. А для меня, человека, у которого творческий стояк на идею пропадает через месяц-полтора вымучивания, это просто ОХРЕНИТЕЛЬНЕЙШИЙ ДОЛГОСТРОЙ. Знаете, если бы не Шельмины намеки, помощь и разговоры по душам в скайпе, фик бы так и остался на 60% готовности и мне было бы ничуть не жалко впустую вылетевших 70 страниц текста.
Но этого не случилось. Отчасти благодаря Шельме, что была без пяти минут соавтором и полноправной гаммой, отчасти благодаря чудному конкурсу Биг Бэнг (авторы пишут саммари на макси, их выбирают артеры и уже после, объединившись в пары, они креативят, чтобы порадовать фандом), в котором замечательнейшие орги очень лояльно отнеслись к моему дедлайнерству и помогли с графиком, отчасти благодаря ламповой, творческой поддержке Aurum_Au и Rileniya .
И как бы там ни было... Страдания юного Макса кончились, а их результат - фик в 130 страниц (45 тыс. слов) остался. И знаете что? Сейчас, оглядываясь назад, я уже не жалею, что впуталась в эту авантюру. Почему? Да потому, что своими силами, без намеков, без дедлайна, я бы на такой объем работы раскачивалась еще года два как минимум.
Это был потрясающий опыт. Местами странный, местами болезненный, но опыт. А это, как известно, не пропьешь.
Название: Двое
Автор: Maksut
Иллюстратор: Aurum_Au, 91939
Бета: Rileniya , Gewi, 91939
Гамма: Shelma-tyan
Фандом: Naruto
Пейринг: Саске/Итачи, Кисаме/Итачи, Наруто, Шикамару, Сай, Какудзу, Хидан, Конан, Неджи, Хината.
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст, повседневность, драма, экшн, психодел, юст.
Предупреждения: AU (абстрактная современность), OOC, инцест, употребление наркотических веществ, обсценная лексика, пафос, насилие, элементы школьной AU. Глава 13 и часть эпилога без вычитки, ибо дедлайн. Карикатура Наруто на Саске - чистой воды авторское баловство с фильтрами и пейнтом!
Размер: макси (45 тыс. слов;13 глав + эпилог)
Статус: завершен
Дискламер: не принадлежит, не извлекаю.
Саммари: В устоявшейся жизни Итачи и Саске роли расписаны с самого детства: старший – хороший парень, он не пьет, не курит, занимается спортом, а на досуге почитывает Достоевского; младший же, из тех, кого школьные психологи клеймят типичными «трудными подростками»: он курит все, что горит, пачками глотает антидепрессанты и не слишком приветлив с одноклассниками.
Вот только в семейной идиллии, как всегда есть одно маленькое «но». Брать пример с прилежного Итачи не стоит никому, потому что вместо непыльной офисной работы с перерывами на кофе, он занимается одной из древнейших профессий в мире. Нет, он не торгует собой, но с моральными принципами в его «ремесле» тоже не слишком хорошо. Что же касается Саске, то, с некоторых пор, он не ищет порно в сети и даже не смотрит в сторону сверстников. Потому что его персональное порно уже рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки, правда Итачи только предстоит узнать об этом.
Посвящается:Shelma-tyan – вдохновителю, требователю и намекателю. А так же солнцеликим Rileniya, без чьей грамотности я бы утонула в пучине опечаток и лексических повторов, и Aurum_Au, чьи иллюстрации мотивировали меня на новые свершения!
И, конечно же, огромная благодарность администрации сообщества "Свиток с техникой": ваши терпение, спокойствие и тайм-менеджмент ЛЕГЕНДАРНЫ!
От автора: это мой первый макси-фик, он принес в мою жизнь столько боли и страдания, что не описать словами. И посему я буду очень рада конструктивной критике и отзывам!
- Что это еще за «Шаффл»?
- Канзас-Сити Шаффл – это когда все смотрят направо, а ты идешь налево.
- Не представляю.
- Многие не представляют. Он рассчитан на людей без воображения…
(с) к/ф Счастливое число Слевина.
- Канзас-Сити Шаффл – это когда все смотрят направо, а ты идешь налево.
- Не представляю.
- Многие не представляют. Он рассчитан на людей без воображения…
(с) к/ф Счастливое число Слевина.
Пролог
Бессонница делает мир похожим на грубые декорации к второсортному фильму ужасов: тени клубятся по углам, и полумрак кухни кажется пугающе густым и вязким, как комки пыльной паутины. Саске чувствует накатывающий приступ панической атаки и крепче стискивает в пальцах кофейную чашку. Запах гари, преследующий его год за годом, плотной массой ввинчивается в легкие, спину саднит, печет.
Пустые блистеры серебрятся в скудном свете уличных фонарей, устилая стол, и полная пепельница чадит непотушенным окурком. Во рту горько от таблеток и солоно от сигаретного дыма.
Брат не любит, когда он курит дома. Он вообще против этой вредной привычки, но не запрещает ему, зная, что Саске уже большой мальчик и вправе решать, как справляться с собственной тоской. Потому что уж лучше сигареты, чем алкоголь и наркотики — они уже проходили это и выбрали меньшее из зол.
В свои пятнадцать он пережил столько, что хватило бы на парочку-другую полноценных жизней: годы в бегах, жизнь в притонах, вечный страх быть обнаруженным, схваченным... Хотя, надо отдать Итачи должное – свои испытания тот перенес с таким достоинством и стойкостью, что Саске, невольно, становится стыдно за свою слабость. Но не всем быть такими, как несгибаемый старший брат. Сам он, наверное, просто другой породы, более чувствительной, более болезненной…
В последние пару лет жизнь стала более-менее налаживаться, им больше не приходится скрываться, жить по поддельным документам, меняя квартиры каждую неделю. Саске начал ходить в школу, благо, умом он все же пошел в Итачи и без проблем догоняет материал, стараясь привыкнуть в нормальной жизни.
Но между «стараться» и «привыкнуть» — пропасть разницы. Он совершенно не понимает своих сверстников, их интересы кажутся ему слишком далекими и детскими, ведь в то время, как они бегали на свидания и списывали уроки, он учился попадать наверняка, тратив не более одного патрона. Ему не доводилось убивать, но, сжимая в руках холодную тяжесть, он точно знал, что когда придет время и курок будет спущен.
Иллюзия «нормальности» набила оскомину.
Саске не знает, чем занимается брат, тот часто пропадает, неделями не появляясь дома, а по возвращению напоминает оживший труп: бледная, слово у утопленника кожа, покрасневшие глаза и грязная одежда. Он спрашивал, но Итачи обычно отмалчивается, хотя как-то раз бросил скупо: «тебе безопаснее не знать».
Это явно что-то противозаконное. Пару раз Саске замечал рукоять пистолета, торчащую из-за пояса его брюк, и посреди ночи то и дело раздавались странные звонки, от которых брат вскакивал и растворялся в ночи, ничего не объясняя, но оставляя на кухонном столе ключ от сейфа, в котором они хранят разобранный SIG-Sauer P-228.
Саске ненавидит оставаться дома один. Он слишком много знает об одиночестве, чтобы спокойно переносить его. Сигареты и лекарства лишь разжигают внутри то беспокойное чувство, что не оставляет его ни на секунду после смерти родителей.
С тех пор, как брат стал для него смыслом жизни и центром мира, он боится отпускать его от себя дольше, чем на четверть часа. Ему постоянно кажется, что уходя на свою «работу» тот больше не вернется… Саске понимает, что это нездорово, но ничего не помогает справиться с этой параноидальной мыслью о том, что рано или поздно он останется в одиночестве.
От мрачных мыслей его отвлекает полосы света, мазнувшие по окнам. У дома останавливается незнакомая машина, и Саске, вспотевшими пальцами сжимает пистолет, тревожно вглядываясь в щель между занавесками. Инстинкты, выработанные жизнью беглеца, не исчезнут никогда.
Когда он видит силуэт брата, беспокойство чуть унимается, но разгорается с новой силой, когда из машины следом за ним выходит незнакомец, и хватает его за запястье, притягивая к себе.
Щелчок предохранителя приводит его в чувство. Стрелять с такого положения будет неудобно, но он попадет. Он не сможет не попасть. Но то, что происходит дальше, изумляет его настолько, что руки теряют твердость и опускаются.
Его брата, его идеального, ледяного Итачи прижимают к капоту и тискают, как старшеклассницу на первом свидании. Незнакомый мужчина, высокий и широкоплечий чуть склоняется над ним и целует его.
Саске чувствует, как живот скручивает холодной судорогой.
Сон. Скорее всего, это сон. Дикий, странный сон, замешанный на подростковой одержимости сексом и побочками от разных препаратов.
Итачи, реальный Итачи не может, просто не умеет так страстно и жарко подаваться вперед, позволяя трахать себя языком и шарить руками под футболкой. Брат не может и не умеет так извиваться, елозя задницей по блестящему металлу. Брат не может…не может.
Этого просто не может быть.
Не в этой жизни. Не в их жизни.
Никогда прежде Саске не видел брата таким…Страстным? Таким чувственным и открытым?
Кто этот человек, и почему Итачи позволяет ему все это? Почему разрешает стискивать себя в объятиях посреди пустынной улицы? Почему?..
Саске силится, но никак не может закрыть глаза, чтобы перестать видеть это. Престать смотреть, жадно впитывая каждую деталь, каждый жест, каждый немой стон.
Саске никогда не задумывался над ориентацией брата и над его постельными предпочтениями. В его сознании «Итачи» и «секс» не соотносились совершенно. Брат производил впечатление сверхчеловека во плоти: всегда собран, всегда сосредоточен, застегнут на все пуговички, невозмутим…
Но это…Это выше его сил.
Саске закрывает глаза, чувствуя, как там, в темно-красной глубине век навечно оседает отпечаток увиденного. Ночь. Машина. Брат, обвивающий ногами бедра незнакомого мужчины. Брат, запрокидывающий голову, подставляясь поцелуям. Брат, тяжело дышащий и растрепанный….
Саске обессилено сползает по стене. Бесполезный пистолет с громким стуком падает на пол.
Кажется, он сходит с ума.
Галлюцинации, видения, помрачение сознания… Полный набор.Он почти слышит негромкий, свистящий смешок своего мозгоправа.
Саске уходит к себе в комнату прежде, чем хлопает входная дверь, и легкие шаги отмеряют ступеньки, шелестя у плотно затворенной двери его спальни. Он долго лежит без сна, стараясь унять неожиданно сильное сердцебиение и неизвестно откуда взявшееся возбуждение.
Он не может. Нет, совершенно, определенно он не может дрочить на воспоминания о том, как его брата едва не разложили на капоте пижонской тачки.
Когда за окнами занимается рассвет, он, наконец, сдается. Сдается и тянет руку вниз, под одеяло, накрывая свое болезненное, ненормальное, пульсирующее вожделение.
Он не любил физическое возбуждение – от него сбивалось с четкого ритма сердце, и слишком сильно розовели всегда бледные щеки.
К мастурбации он относится как к слабости, как к способу сбросить напряжение, пойти на поводу у тела, а потом долго отмокать в душе, жаля себя ледяной водой, наказывая за проявленное безволие.
Но в этот раз все иначе: такого с ним еще не было. Такого сильного, мощного удовольствия, лихорадочного метания по кровати, пота, каплями ползущего по спине и вискам, угла подушки, закушенного в момент неожиданно резкой, сильной, выматывающей душу разрядки.
Что…Что это было?
Саске думает, что его вот-вот накроет паника, раскаяние, чувство вины… Но мысли в голове – что сытые карпы: ленивые, медлительные, сонные.
Сонные… Саске закрывает глаза и отдается ватной слабости. Впервые за долгое-долгое время он засыпает естественным сном, а не тем тяжелым, удушающим провалом в черноту, спровоцированным снотворными, после которого голова трещит как с тяжкого похмелья.
В ту ночь он спит глубоко и спокойно.
Он спит и не знает, что именно с этого момента, а точнее с неловкого утреннего кофе, когда брат, привычно серьезный, причесанный волосок к волоску, спустится на кухню, сверкая засосами на шее, которые безуспешно пытается скрыть водолазкой, начнется его новая, совершенно иная жизнь, полная неприличных, смущающих желаний и жара влажных простыней.
Но все это будет чуть позже, а пока…
Глава первая.
Одиннадцать месяцев спустя.
Саске просыпается в поту: он снова видел этот сон.
Сон, ставший кошмаром, сон протянувшийся в жизнь, воплотившийся наяву болезненным, нездоровым, полным томления и горячечного жара. Полным стыда, ненависти к себе… И любви. Такой же ненормальной, как и сам Саске.
Итачи готовит омлет: разогревает сковороду, капает туда масла, режет овощи ровными кубиками, взбивает яйца и молоко. Все действия легкие, отработанные, такие привычные… Но Саске едва ли может пошевелится, чтобы отвести взгляд, смотрит как завороженный, ловит каждое движение, каждую деталь, каждую мелочь…
- Доброе утро, - не поворачиваясь, говорит брат.
Саске вздрагивает и, стараясь скрыть замешательство, проходит вглубь комнаты, бездумно открывая дверцу холодильника.
- Доброе, - сиплым ото сна голосом отвечает он и достает пакет с апельсиновым соком. Вообще-то Саске не любит сок, тем более апельсиновый, но ему срочно нужно чем-то занять себя, чтобы не пялиться на контраст белых пальцев и черной рукояти острого ножа.
- Опять кошмары? – Итачи заправляет выбившуюся из хвоста прядь за ухо и чуть нахмуривается.
Саске трет переносицу, наверное, у него уже круги под глазами от недосыпа. Хотя, до насыщенных, словно синяки, теней под глазами, как у брата, ему далеко.
- Опять огонь, - коротко отвечает он. – Поместье снилось.
Только «поместье», и никогда – «дом». В этом мире больше нет места, которое они могли бы назвать домом.
- Ясно, - Итачи не меняется в лице, но деревянная лопаточка, которой он помешивает овощи, на секунду замирает. - Будешь завтракать?
Они едят молча, каждый думая о своем. Саске думает о брате: о его длинных, мокрых после утреннего душа волосах, о том, как вчера он пришел в третьем часу ночи по уши измазанный в земле, о знакомой темно-синей машине, что подвезла его до начала улицы, а потом растаяла в тусклом свете фонарей…
- В пятницу собрание.
- Школьное? – зачем-то уточняет Итачи.
Саске кивает и складывает посуду в раковину. Он вдруг неожиданно отчетливо вспоминает те времена, когда на такие собрания ходил не Итачи, а мама. Иногда в школу заходил даже отец и все одноклассники с любопытством и легкой завистью косились на Фугаку, а самые смелые даже просили показать табельное оружие и полицейский значок.
- Я не смогу, извини, - после длительной паузы, наконец, говорит брат.
Работа, понимает Саске. Работа, с которой возвращаются по ночам в крови и грязи. Но ему не на что жаловаться: они сумели вернуться в страну, им больше не нужно бояться полиции и тех, с кем она борется…
- Саске… - Итачи делает шаг вперед и кладет ладонь ему на плечо. – Все хорошо?
Саске борется с острым желанием закрыть глаза и податься вперед. Они братья, повторяет он про себя, словно молитву, - братья… Братья.
- Все хорошо, - севшим голосом отвечает он, стараясь не заглядывать в темные, слишком внимательные глаза напротив.
Пауза, повисшая между ними, все затягивается, но Итачи, отчего-то, не спешит убирать руку с его плеча.
- Я люблю тебя, Саске, - вдруг говорит брат, и Саске вздрагивает, вскидывая голову. – Помни это всегда.
На секунду, на долю секунды он теряет голову и позволяет себе обмануться, но… Это лишь иллюзия.
- Я тоже.
Саске быстро приходит в себя – резко отворачивается и, не оглядываясь, поднимается наверх. На середине лестницы его догоняет голос брата:
- Не жди меня сегодня, ложись спать, хорошо?
Саске не отвечает, стискивает деревянные перила до боли в пальцах и закрывает глаза: они оба знают, что он не сможет уснуть.
***
По дороге в школу он успевает прикончить две сигареты и несколько раз помянуть недобрым словом обнаглевших велосипедистов. Сегодня, впервые за всю неделю он умудряется не опоздать.
- Учиха явился вовремя? – вскидывает брови высокая, крашеная в блондинку девица с повязкой дежурного на плече.
Саске не отвечает на подначку, лишь смотрит презрительно на ее торчащие во все стороны хвостики и проходит мимо. В спину ему несется пронзительный взгляд исподлобья и уязвленное:
- Тоже мне нашелся!..
Нашелся?.. Слабый отзвук воспоминания комариным писком гудит где-то на периферии памяти. Нашелся?
Саске чуть не хлопает себя по лбу: точно! На днях он задевал куда-то почти полную пачку таблеток, а вчера, потратив битый час и перерыв все заначки и тайники в доме, так и не смог их найти. Он хотел поискать еще и утром, при свете дня, но странный разговор с братом выбил его из колеи… От безрадостных мыслей его отвлекает громкий хохот. Саске останавливается, его и без того плохое настроение в миг скатывается до отметки «паршиво». Так вызывающе и бесцеремонно смеяться может лишь один человек…
- Узумаки.
Одноклассник, до этого сидевший на учительском столе и взахлеб рассказывавший какую-то историю, вмиг серьезнеет.
- Учиха…
Это была жгучая нелюбовь с первого взгляда: с самого начала учебного года они грызлись по любому поводу, а на прошлой неделе даже сцепились перед физкультурой. Саске знает, что одолел бы Узумаки в драке, но ему так и не дали раз и навсегда показать этому выскочке его место. Их разняли, а потом часа два мурыжили в кабинете директора, который грозился вызвать родителей.
Такого позора перед братом он бы точно не вынес.
Саске посылает недругу один из своих фирменных взглядов и садится на свое место у окна. Узумаки явно хочет что-то добавить, но не успевает, в кабинет входит учитель и начинается урок. Через четверть часа, когда Учиха окончательно разочаровывается в современной системе образования, ему на парту прилетает тугой шарик из скомканного тетрадного листа. Саске даже головы поднимать не требуется – хихиканье Узумаки можно услышать даже в соседнем квартале.
Без особого интереса развернув листок, он равнодушно скользит взглядом по карикатуре, отмечая, невольно, что кое в чем этот недоумок все же небезнадежен. Быстро начеркав пару строк на оборотной стороне бумажки, он щелчком пальцев отправляет ее через весь класс, точно в лицо Узумаки.
Тот возмущенно трет лоб, а прочитав послание, и вовсе заходится в гневном сопении. Саске же просто пожимает плечами и отворачивается к окну.
Он действительно считает, что лучше бы одноклассник пошел в художественную школу. Там хотя бы мозги напрягать не надо.
***
Саске планирует не спать всю ночь, поэтому устраивается на диване в гостиной, поставив на невысокий журнальный столик ноутбук. До полуночи он пытается делать уроки: решает задачи по физике, пишет эссе, открыв десяток вкладок Википедии, зубрит даты, готовясь к тесту по истории… Но после того, как стрелки на часах отмеряют начало первого, его одолевает привычное беспокойство, и мысли, еще минуту назад бывшие ясными, становятся сумбурными и лихорадочными.
Отложив учебники и захлопнув крышку лептопа, Саске с ногами забирается на диван и укрывается одеялом. Во всем доме горит свет и беззвучно работает телевизор, с экрана которого важно вещает хромоногий политик… Но это лишь иллюзия, он знает это наверняка.
Как знает и то, что настоящая - только темнота, затапливающая улицу, грозящаяся вот-вот проникнуть в дом через хрупкие провалы окон… Нет, Саске не боится темноты. Он боится того, что она приносит с собой.
После прихода со школы он перерыл весь дом, но таблеток так и не нашел. Закрыв глаза, он мысленно костерит себя на все лады: это была почти полная пачка, а до следующего рецепта как до луны пешком!
Не выдержав, Саске вскакивает с дивана и почти бежит в свою комнату, на ходу перебирая в уме содержимое «заначки», но единственные подходящие таблетки все равно будут слишком слабыми. Вылущив из блистера шесть белых драже, он проглатывает их, не запивая. Он только что превысил рекомендованную норму в три раза, но…
Вернувшись в гостиную, Саске снова укутывается в одеяло. Его бьет нервная дрожь, а в ушах нарастает гул невидимых поездов.
Больше всего на свете ему хочется достать мобильник и ткнуть в кнопку быстрого набора. Ему хочется, чтобы Итачи был рядом, чтобы он сел на диван и запустил свои длинные, всегда прохладные пальцы ему в волосы и сказал, что все будет хорошо.
Но брата нет. Есть только темнота, подкрадывающаяся к нему на своих мягких кошачьих лапах, и собственное сошедшее с ума сердце, которое, кажется, вот-вот вырвется из грудной клетки. Саске скрипит зубами, ему все чудится запах гари, едкий, мерзкий душок паленой плоти. Он зажимает нос и тяжело дышит ртом, силясь избавиться от этих ощущений, но все тщетно.
Наконец, не выдержав, он приподнимается на локтях и высовывает из кокона одеял мокрую от пота ладонь. Нащупав дрожащими пальцами кнопку светильника, он с силой утапливает ее и зажмуривается от яркого света, хлынувшего в его импровизированное убежище.
Он сам заказал по интернету этот хирургический светильник – изогнутый шарнирными сочленениями, отлитый из сверкающей нержавеющей стали, с сонмом крошечных лампочек, похожих на диковинные пчелиные соты, отражающиеся в лабиринте специальных зеркал…
Саске знает, что этот холодный, белый, вымораживающий душу свет не оставляет теней. Ему кажется, что он слышит недовольный хрип неведомых существ, вынужденных отступить и затаиться в углах комнаты.
Но если бы всех чудовищ можно было изгнать так просто… Перед мысленным взором с садистской подробностью возникают воспоминания: крики, хлопки, шаги, собственный страх и боязнь вздохнуть, рев огня, едкие щупальца дыма, забирающиеся в дыхательные пути, обожженная спина…
Саске хватает воздух ртом, дышит неглубоко и часто… Время – все, что ему нужно. Он это знает, он это уже проходил не раз и не два, просто переждать эту ночь и все…
Саске плотнее заворачивается в одеяло и подтягивает ноги к груди. Холодный пот насквозь пропитал его футболку и щиплет глаза. Он не знает, сколько проходит времени, прежде, чем приступ начинает отступать. Может, час, а может, и вся ночь… Наконец, несколько вечностей спустя, его начинает потихоньку отпускать.
Свистопляска цветных пятен унимается, гул в ушах сходит на нет. Запах пожарища отступает, а на место выкручивающего жилы напряжения приходит апатия и сонливость.
Кое-как разогнув сведенные в судороге ноги и руки, Саске накрывается с головой и, неожиданно, проваливается в тяжелый, полный тревоги и страха, сон.
***
Он просыпается с рассветом и почти полчаса лежит неподвижно, чутко прислушиваясь к окружающему миру: пение птиц, шаги редких прохожих, громыхание мусоровоза. Когда Саске открывает глаза, мир еще окутан розоватой дымкой раннего утра, а в траве у дома блестят капли росы.
Пошатываясь от боли во всем теле и поминутно хватаясь за стены, он бредет на кухню и наливает воды в самый большой стакан, а потом, вместе с ним, стараясь не расплескать ни капли, идет в туалет. Выпив всю воду за раз, он наклоняется над унитазом и, просунув два пальца в рот, вызывает рвоту: горькая, маслянистая желчь с острым привкусом таблеток льется скудной струей, принося облегчение.
Приняв контрастный душ и просушив волосы полотенцем, Саске, наконец, окончательно просыпается и становится похож на человека. Спустившись на кухню, он варит себе кофе в турке, а потом долго цедит черную горечь, глядя в окно.
То, что Итачи так и не вернулся, он понял почти сразу, как проснулся. Наверное, это странно, но Саске даже с завязанными глазами мог сказать, дома брат или нет. Должно быть это интуиция или чутье… Или что-то другое.
До выхода остается почти час, так что Саске оглядывается, в поисках занятия: есть, читать или спать он не хочет совершенно. Мышечная слабость отступила, но взамен ей пришла нервная возбужденность, ему вдруг захотелось срочно сделать что-то или куда-то пойти.
Он борется с собой почти пятнадцать минут.
Нет и еще раз нет! – говорит он себе, до боли стискивая предплечье.
Нет. Нет. Нет!
Но ноги сами, вопреки увещеваниям разума, несут его вверх по лестнице и заставляют переступить порог заветной комнаты.
Комнаты брата.
Здесь светло и чисто, постель аккуратно заправлена, книги на полках корешок к корешку а на комоде и столе нет ни пылинки. Саске вдруг неожиданно остро вспоминает их комнаты в поместье: вечный бардак у него самого и все такой же «армейский» образцовый порядок у Итачи, за который мама всегда его хвалила, а отец, одобрительно хмыкнув, трепал по плечу.
Качнув головой, он отгоняет тревожащие воспоминания и делает несколько шагов вперед. Его внимание привлекает пухлый томик, лежащий на тумбочке возле кровати – Достоевский, разумеется, без закладки. Саске всегда поражала особенность брата запоминать страницу, на которой тот остановился, даже если он читает дюжину книг одновременно.
Положив книгу обратно, Саске выдыхает через нос и приседает, заглядывая под кровать. Он знает, что будет ненавидеть себя и презирать, но это сильнее его, он не может сопротивляться.
Словно вор или коп, он обыскивает комнату брата, проверяя каждый ящик, каждую полку, каждое место, где мог бы уместиться тайник… Он не знает, что хочет найти, и ненавидит себя так отчаянно и яростно, что едва может сдержать стон злости.
Наконец, в стене платяного шкафа пальцы Саске натыкаются на странную щель, и он чуть тянет на себя деревянную панель. Та с тихим скрипом подается, за ней обнаруживается небольшое пространство, в которое умещается маленькая спортивная сумка и пластиковый пакет с эмблемой сети супермаркетов.
Саске догадывается, что в сумке, но все же решает убедиться в этом. Вжикнув молнией, он находит внутри набор острых, словно скальпели боевых ножей, сверток с деньгами – иены, фунты, доллары, евро и конверт с документами. В его собственной комнате, под половицей у окна сумка с практически идентичным содержимым. «Набор беглеца», как он его мысленно окрестил в двенадцать лет. Разумеется, они уже несколько лет живут относительно мирной жизнью, но… Это как шрамы, которые не свести, или как кусок шрапнели, засевшей где-то у сердца… Это не уйдет никогда.
Разворошив папку с документами и, поочередно заглянув во все паспорта, Саске улыбается собственным мыслям. Забавно, но еще с детства помнит одну интересную особенность брата – тот всегда очень удачно получался на любых фотографиях, начиная от профессиональных «семейных» съемок, заказанных Микото, и заканчивая полуслучайными снимками на дешевые «мыльницы». Сам же Саске такой фотогеничностью похвастаться не мог – на фото он всегда получался многим хуже, чем в жизни, да еще и с закрытыми глазами или с перекошенным лицом…
Взяв в руки синюю корочку французского паспорта, Саске внимательно вгляделся в крошечный глянцевый четырехугольник: белоснежный воротничок рубашки, прическа волосок к волоску, высоко поднятая голова и невероятно спокойное, даже умиротворенное для преступника международного уровня лицо.
Саске очень хорошо знал это выражение – ясный, пронзительный, но одновременно чуть насмешливый взгляд и расслабленная линия тонкогубого рта. Сколько раз он пытался изобразить нечто подобное в ванной перед зеркалом! И сколько раз у него ничего не выходило… До легендарного умения Итачи держать себя в руках ему было так же далеко, как и до его изумительной техники боя. Но он не сдавался, и это роднило их больше, чем черные глаза и кровь, текущая в их жилах.
Когда-то давно, кажется, в прошлой жизни, мать сказала, что упрямство – фамильная черта мужчин клана Учиха. Сейчас он не мог не оценить иронии: клан канул в лету, но черта осталась.
Застегнув сумку и положив ее обратно, Саске вспоминает про пакет. Развернув его, он с удивлением достает оттуда темную толстовку с глубоким капюшоном, штаны цвета хаки и выключенный мобильный телефон. Расправив одежду на вытянутых руках, он окончательно убеждается, что вся она слишком велика для брата.
Велика для брата, но впору для.. Саске отбрасывает от себя чужие шмотки и брезгливо оттирает руки о джинсы. Он почти наверняка знает владельца этих вещей, и от этого ему делается дурно, а от злобы перехватывает дыхание.
С того памятного вечера, что каленым железом отпечатался в его сознании, прошел почти год. Почти год полный тревоги, сомнений, терзаний и отвращения к себе.
Сколько раз он проклинал себя за то, что выглянул тогда в окно… Выглянул и увидел, как его идеального, совершенного до кончика волос Итачи, словно девчонку-старшеклассницу тискает незнакомый мужик, небрежно разложив на капоте пижонской тачки…
Саске больше ни разу не видел того мужчину, но его машину, машину, на которой его брата… Он видел эту машину ночами, когда ждал Итачи после его «работы». Она не подъезжала к дому, как в тот раз, останавливалась в начале улицы, а потом бесшумно уезжала, растворяясь в ночи словно призрак.
Саске закрывает лицо руками и старается дышать через нос. Обретенное было равновесие грозит вот-вот треснуть по швам, выпуская на волю очередной приступ.
Но он справляется – берет себя в руки и негнущимися пальцами складывает вещи обратно в пакет, прилаживает стенку шкафа, как было, и выходит из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь.
В коридоре он останавливается и несколько раз бьет стену кулаком, до крови сбивая костяшки. Боль отрезвляет и приводит мысли в порядок. Саске вздыхает с облегчением и, заклеив руку пластырем, собирается в школу.
***
За квартал до школы Саске останавливается в парке покурить. Устало присев на лавочку, он неловко, орудуя одной лишь левой рукой, достает из пачки сигарету и пытается прикурить, но колесико зажигалки то и дело соскальзывает, царапая подушечку большого пальца.
Вдруг над ухом раздается щелчок, и чья-то рука подносит к сигарете огонь. Учиха едва сдерживает порыв отшатнуться: это всего лишь крошечный язычок пламени, в тысячный раз убеждает он себя, но страх перед огнем сильнее всех доводов разума…
- Спасибо, - выдыхает Саске, поднимая голову, а потом едва не роняет сигарету.
Узумаки Наруто собственной персоной.
Саске напрягается, ожидая нападения или очередной словесной перепалки, но одноклассник почему-то молчит, стоя напротив лавочки и переминаясь с ноги на ногу, словно нашкодивший первоклашка.
- Чего тебе?
- Я… Ээ… - Узумаки ерошит волосы и добрых полминуты сыпет междометиями и бессвязными фразами.
- Чего. Тебе. Надо? – повторяет Саске, теряя терпение.
- В общем вот, - Узумаки вытягивает вперед кулак, а потом выпаливает на одном дыхании. – После драки я нашел его и теперь решил отдать.
Саске несколько раз моргает, силясь понять, не чудится ли все это ему, но оранжевый пузырек в мозолистой ладони вполне реален. Как и собственное едва различимое имя в специальном окошечке на белой бирке.
Саске не знает, что сказать: ему не хочется благодарить этого придурка, но и никак не отреагировать он тоже не может. Поэтому он кивает и кладет пузырек в карман, хотя все его тело буквально зудит от желания поскорее принять желанную бледно-синюю пилюлю.
Но на этом странности не заканчиваются: вместо того, чтобы уйти, Узумаки вдруг садится рядом и тоже достает сигареты. Глядя на пачку с черно-синим логотипом, Саске с легким оттенком удивления замечает, что они предпочитают одну и ту же марку отравы.
С полминуты они сидят молча, а потом чертов Узумаки вдруг говорит:
- Я долго не мог понять, откуда они мне знакомы… Но сегодня утром я вспомнил, что это за таблетки.
Саске каменеет, прикидывая, как лучше вырубить одноклассника, и что потом делать с его обмякшим телом.
- И… в общем, я это… - опять начинает мяться он, нервно жуя сигарету. – Я больше не буду драться с тобой. Я знаю… знаю, что это такое.
Саске хочет было расхохотаться в эту наглую рожу, но ловит себя на том, что это будет слишком истерично. Вместо этого он спрашивает, печатая каждое словно:
- Не слишком ли много ты берешь на себя, Узумаки? Ты же дальше своего носа не видишь… Катись-ка лучше со своими обещаниями.
Узумаки вдруг мрачнеет и с него, словно позолота с купола старого храма, вдруг разом облетает вся его обыкновенная, бесящая до трясучки в пальцах, идиотская жизнерадостность.
- У меня был друг, и он тоже… Ну, тоже страдал всем таким, - тихо и неожиданно серьезно говорит одноклассник.
Саске хмурится, ему непривычно видеть этого недоумка таким, и что-то в его груди слегка колит от искренности, что звучит в хриплом голосе. Но он не позволяет себе ни секунды слабости. Не может позволить.
- Мне плевать и на тебя, и на твоего ущербного дружка, - говорит Саске как можно жестче и встает со скамейки, давя окурок ботинком. – Вали ныть к кому-нибудь другому, а ко мне больше не подходи, понял?
С этими словами он разворачивается на каблуках и быстро идет в сторону школы, не оглядываясь.
В тот день Узумаки Наруто так и не приходит в школу.
Глава вторая
Итачи не возвращается в тот день.
Саске не спит - ждет. Ждет, прислушиваясь к далеким, едва различимым голосам, к шуршанию машин, проезжающих перед домом, к шагам прохожих. Ждет, выкуривая сигарету за сигаретой, наполняя пепельницу окурками, а раковину - чашками с горькой кофейной гущей на дне.
Ждет.
Ждет и гонит от себя страшные видения, в которых Итачи раз за разом умирает в страшных муках. Саске жмурится, силясь прогнать из воображения захлебывающегося собственной кровью брата, и смотрит в окно, в надежде увидеть первые признаки рассвета. Но до восхода солнца еще далеко – кругом темнота и сводящая с ума неизвестность.
Саске сжимает налитые болью виски и трет глаза. Таблетки хоть и помогают, но до конца убрать напряжение все же не в силах – беспокойство и нервное возбуждение бьются где-то там, под тонким слоем искусственного химического равнодушия. Это можно сравнить с хождением по льду.
Саске знает, что его волнение бессмысленно. Должно быть, убеждает он себя, брат занят чем-то чрезвычайно важным и опасным и не имеет ни минуты свободного времени, раз не позвонил и не написал…
В четверть шестого он поднимается в комнату брата. Постояв с секунду на пороге, сдается и ложится на чужую кровать. Саске еще помнит те времена, когда они скитались по съемным комнатам, спали на бугристых матрасах прямо на полу и мечтали помыться в нормальной ванной… На краткий миг он даже позволяет себе мысль о том, что в нищете и изгнании, зато на расстоянии вытянутой руки от спящего Итачи, он был намного счастливее, чем сейчас, когда их разделяют стены и непонятно откуда взявшиеся чужие тайны.
Саске закрывает глаза и стискивает пальцами подушку, бурное воображение, в одночасье превратившее его в одержимого сталкера, тут же дорисовывает все то, о чем никогда и ни при каких условиях не должны думать младшие братья.
Он отвратителен сам себе, когда ведет кончиками пальцев вдоль кромки наволочки, а потом зарывается в нее носом и жадно втягивает воздух, силясь распознать за химическим запахом порошка хоть частицу запаха брата. Запах его кожи, его волос, его тела… Саске закрывает глаза и представляет, как совсем недавно на этом самом месте лежал брат, такой обманчиво безмятежный и уязвимый во время сна…
Усталость и напряжение последних дней вдруг переплавляются во что-то другое, и Саске вздрагивает, когда его вдруг простреливает тусклой искрой постыдного возбуждения.
Запах усиливается… Может, это иллюзия? Саске вдыхает глубже и закрывает глаза. Там, в утробной розовой темноте, так легко представить, что запах исходит не от постельного белья, а от того, кто совсем рядом, совсем-совсем близко… Обжигающими, яркими волнами накатывают воспоминания: тусклый желтый свет фонарей, Итачи, запрокидывающий голову, подставляющий шею под чужие поцелуи, скользящий по гладкому металлу капота, стискивающий пальцами чужие широкие плечи…
Саске рычит, впиваясь зубами в собственную ладонь, все еще саднящую после вчерашнего. Это ревность, вдруг понимает он сквозь дымное марево похоти. Ревность низкая, недостойная, совершенно животная… Ревность и страстное желание быть там... На месте этого незнакомца, быть с Итачи так близко, как никогда прежде, так, как видится в душных, постыдных снах. Так, как не должны быть друг с другом братья.
Саске переворачивается на живот и едва может сдержать стон, когда его напряженный, налившийся кровью член оказывается в мягкой, тесной ловушке из веса собственного тела и постели брата. Он сжимает пальцами подушку и прячет в нее пылающее лицо, когда начинает плавно двигать бедрами в домашних штанах.
Ритм незатейлив и прост: он скользит, с каждым разом ускоряя темп, но скоро этого становится недостаточно – между ног все пульсирует и почти болит, требуя большего. В какую-то секунду его рука соскальзывает под подушку и натыкается на что-то мягкое.
Это домашняя футболка Итачи… Саске не может бороться собой и в два счета избавляется от собственной толстовки. Футболка брата истончилась от многократных стирок, поэтому, когда он надевает ее, то под светло-синей, вылинявшей тканью отчетливо проступают контуры его напряженных сосков.
Саске снова ложится на живот и пальцами чуть сбивает одеяло по бокам, чтобы ямка, куда он толкается, стала глубже и уже. Но этого снова оказывается недостаточно, поэтому он быстро стягивает с себя штаны, оставаясь в одних лишь узких боксерах, с растекшимся спереди влажным пятном.
Саске ненавидит себя, его лицо пылает от стыда, но бедра движутся все так же резко и ритмично. Словно обезумевший, он трется о постель, вколачиваясь, вбиваясь, дурея от жара острого предчувствия скорой разрядки.
Сильная рука сжимается на его плече, волнующий запах окутывает со всех сторон и низкий голос, от которого простреливает жаркой волной вдоль позвоночника, шепчет: «Я люблю тебя…» Саске коротко вскрикивает и замирает, выгнувшись в напряженной дуге.
В паху расползается горячее, влажное пятно, затылок печет жаром, мышцы наливаются сладкой истомой… Где-то на периферии сознания вяло трепыхается здравый смысл, но Саске слишком устал бороться с собой.
Сон… Ему просто нужно немного, совсем чуть-чуть поспать…
***
Он просыпается в холодном поту и несколько минут лежит неподвижно, скованный гадливостью и страхом, паутиной протянувшейся из сна в реальность. Обрывки видений кружатся легким пеплом, истаивая с каждой секундой. Что ему снилось?
Глупый вопрос. Да и не сон это даже – воспоминание, на заевшей пленке памяти, обреченное проигрываться снова и снова… Пока он не сойдет с ума.
А он, кажется, уже близок – в носу и во рту острый привкус гари, он все еще чувствует запах дыма и жар пламени, что льнет к его спине…
Саске в ожесточении трет лицо, стянутое солью слез и пота, пытается перевернуться на спину и только потом понимает, что он не у себя в комнате и не в гостиной. Комната Итачи, понимает он с ужасом. Это все не сон – реальность.
Кое-как отлепившись от постели, он с отвращением разглядывает засохшее белесое пятно и благодарит всех богов, в которых не верит, за то, что у него на кровати точно такое же покрывало.
Приведя постель брата в порядок, он плетется в душ, где спешно приводит себя в порядок – до начала занятий не больше часа. Конечно, Саске мог бы и не идти в школу, но он слишком хорошо знает себя: сегодня не тот день, когда он может остаться в одиночестве.
Дорога до школы, по которой он ходил уже сотни раз, вдруг кажется ему необычайно длинной, серое, налившееся близким дождем небо давит своей тяжестью, заставляя кровь приливать к вискам, а затылок отзываться мучительной болью при каждом шаге. Почему-то его не оставляет чувство, что за ним кто-то следит, но улица пуста, а случайные прохожие не выглядят подозрительными… Паранойя. Саске обещает себе внимательнее читать графу о побочных эффектах в аннотациях.
Кое-как добравшись до своего класса, он буквально падает за парту и складывает тяжелую голову поверх скрещенных рук.
- Не выспался?
Саске готов застонать: сейчас меньше всего на свете ему нужны расспросы одноклассников, поэтому он решает претвориться спящим, в надежде, что от него отстанут.
- Ты не заболел? Я могу помочь тебе дойти до медпункта. Или может быть проводить тебя до дома? Саске-кун, ты меня слышишь? С тобой все хорошо?
Он с трудом поднимает голову и смотрит красными от недосыпа, таблеток и сигаретного дыма глазами на не в меру болтливую одноклассницу.
- Со мной все в порядке, - отвечает он медленно, надеясь, что степень угрозы в его голосе будет достаточной, чтобы отпугнуть кого бы то ни было.
В такие моменты он жалеет о том, что в его богатой на подонков жизни не встретился кто-нибудь с ножом или кислотой: всего несколько шрамов и никаких проблем с озабоченными одноклассницами.
- Да? Но ты выглядишь таким усталым… И глаза у тебя такие… Ну, усталые, - не унимается девушка, то и дело поправляя окрашенные в странный, блекло-розовый цвет волосы.
Саске узнает ее – это Харуно Сакура, староста и отличница, глаз не сводящая с него во время физкультуры, да и остальных уроков тоже. Глядя в эти блестящие, ярко-зеленые от цветных линз глаза, он вдруг понимает, что не отделается так просто. Что-то подсказывает Саске, что как бы ублюдочно он себя не вел, от него не отстанут.
Поэтому решает зайти с другого края.
- Сакура-чан, - говорит он проникновенно, чуть подаваясь вперед. – Я очень ценю твою заботу, но сейчас мне нужно побыть одному. Поэтому оставь меня в покое на сегодня, хорошо?
Если бы человеческую энергию можно было конвертировать в электричество, то от Харуно вполне мог бы питаться небольшой городок месяц-другой. Она вскакивает, шаркнув ножками стула об пол, от чего голова Саске взрывается на тысячу кусочков, и, с энтузиазмом закивав, уносится в противоположный конец класса, где ее, сияющую от сдерживаемого восторга, тут же обступают одноклассницы. Саске выдыхает с облегчением и вновь утыкается лбом в парту.
Все уроки он высиживает почти не меняя позы – лежа на столе, укрывшись от взора учителя за обширной спиной Акимичи и учебником. Он настолько устал и вымотан, что не выходит из класса даже во время большой перемены, когда все уходят в столовую или во двор.
- Держи, поможет.
- Чего вам всем от меня надо? – не выдерживает он, злобно смотря на присевшего за соседнюю парту Узумаки.
- Мне ничего, - пожимает тот плечами и протягивает ему бутылку минералки и шоколадку. – Но ты, кажется, с похмелья, так что тебе не помешает.
От удивления Саске даже забывает на секунду о головной боли. Вода и шоколадка? Что задумал этот придурок? И что подмешал?
- Ты же вроде как с похмелья, да? – не унимается Узумаки, - Тебе нужно попить и поесть. Станет легче, обещаю.
В этот момент на Саске накатывает очередная волна головной боли, так что он решает, что хуже уже не будет. Залпом выпив почти половину бутылки, он вдруг с удивлением осознает, что ему действительно полегчало.
- Ешь, - говорит Узумаки, разворачивая плитку шоколада и отправляя в рот сразу три дольки. – Тебе еще бы аспирину выпить и витамина С, но…
Саске качает головой и осторожно пробует шоколад. Обычно он не ест сладкого, но сейчас организм, кажется, не против.
- Не надо таблеток, - говорит он зачем-то Узумаки.
Саске слишком давно знаком с такими вещами, так что не смешивает свои таблетки ни с обезболивающими, ни с чем-либо еще. Во-первых ему еще дороги остатки печени, а во-вторых… На самом деле физическая боль была меньшим из зол. Во всяком случае она отвлекала от… Вспомнив про Итачи, Саске опять мрачнеет и отодвигает бутылку и остатки шоколада.
- Спасибо, - говорит он негромко и чувствует себя при этом удивительно неловко.
- Да не за что, - вдруг широко-широко улыбается Узумаки и хлопает его по плечу. – Ну, ты, в общем, того, поправляйся, а я пойду, меня Киба с Чоджи ждут.
С этими словами он уходит, и Саске, наконец, остается в кабинете один. Странно, он желал этого весь день, а сейчас неожиданно ощущает себя неуютно. Доев шоколадку и выпив остатки воды, он действительно чувствует себя лучше, и оставшиеся уроки высиживает почти безболезненно.
***
Впрочем, стоит ему только выйти из школы, как беспокойные мысли снова наваливаются на него со всей силой. Саске и не пытается бороться с собой, поэтому достает из сумки помятую пачку сигарет, даже не выходя со двора школы. Затяжка-другая и ему становится чуть легче.
- А ты рисковый парень, - смеется Узумаки, поравнявшись с ним. – За это и исключить могут.
Саске равнодушно пожимает плечами, школьный устав – последнее, что волнует его сейчас.
- Ха-ха, ну и ладно! – непонятно чему продолжает веселиться одноклассник и тоже вытаскивает из кармана сигареты. – Дай прикурить.
Саске роется в карманах брюк, а потом останавливается и шарит рукой по дну сумки. Неожиданно его взгляд падает за плечо Узумаки, и сигарета, переломленная надвое, выпадает из его ослабевших пальцев.
Ужас и, что гораздо хуже, – отголосок мерзкого, постыдного возбуждения. Саске хочется закрыть глаза и претвориться, что это сон.
- Эй, ты чего?! Весь побелел аж, - как сквозь вату долетает до него чужой голос, но Саске не реагирует. Все его внимание приковано к темно-синей машине, припаркованной через дорогу от школы.
- Узумаки, - не чувствуя губ, говорит он.
- Чего?
- Ты… ты видишь ту машину?
Одноклассник оборачивается, а потом кивает, словно китайский болванчик.
- Вижу. А че? Со зрением беда? Ну, так у тебя глаза-то как у кролика – краснющие! Кстати, тачка ниче такая, я бы не отказался…
От чего бы Узумаки там не отказался, Саске уже не важно. Главное, что машина настоящая, а не плод его фармацевтических фантазий.
- Мне пора, - бросает он и быстро идет вперед.
Обалдевший от такого поворота событий Узумаки что-то кричит ему в след, но Саске уж не слышит – все его внимание приковано к приоткрытому окну со стороны водительского места и тлеющему огоньку сигареты, мерцающему во тьме салона.
Когда до машины остается не больше пары метров, он вдруг останавливается. Вовремя проклюнувшийся здравый смысл тревожной сиреной бьется в мозгу. Что он знал о человеке в этой машине? Что он был любовником его брата? Что они, возможно, работали вместе, выполняя не совсем легальные поручения? Саске медлит, жизнь научила его осторожности.
Неожиданно мобильник в кармане его пиджака оживает – сообщение от брата. С замирающим сердцем Саске читает лаконичное: «Садись в машину».
Все это более, чем подозрительно… Но разве у Саске есть выбор? Брат исчез и шлет ему подозрительные сообщения, а странная машина со странным человеком – единственная ниточка к Итачи.
Была ни была, решает Саске и, сжав в руке успокаивающую тяжесть складного ножа, садится в автомобиль на кресло, позади водительского. По статистике это самое безопасное место в машине. К тому же, как показывает опыт, это самое удобное место, чтобы в случае чего приставить лезвие к чужой шее.
***
Саске точно знает, что невзлюбил бы этого человека даже в том случае, если бы они просто столкнулись на улице. Но в данной конкретной ситуации он начинает ненавидеть его ровно с того момента, как их взгляды встречаются. Светло-серая, почти бесцветная, радужка и черная точка зрачка. Саске никогда не нравились такие глаза. Глаза утопленников. Глаза волков, выслеживающих свою добычу.
Их безмолвная дуэль длится не дольше пары секунд, но когда они отводят глаза, Учиха твердо знает, что каждый из них понял кое-что важное друг о друге.
- А вблизи вы не так уж и похожи, - первым нарушает тревожную тишину мужчина.
Саске не реагирует на провокацию, он собран и холоден, а рукоять ножа согрелась от тепла его ладони.
- Расслабься, а то пупок развяжется, - вдруг смеется собеседник и, выбросив окурок, с механическим звуком закрывает окно. На смуглых костяшках его пальцев запеклись кровавые корочки, словно он дрался совсем недавно. – Тебе не нужно бояться. Не меня, во всяком случае, точно.
Саске едва удается подавить волну обжигающей ярости и взять себя в руки. Когда-нибудь - убеждает он сам себя, когда-нибудь он даст выход своей злости. Но не сегодня. Потому что, выбирая между Итачи и собственной гордостью, он не будет раздумывать и секунды.
- Где Итачи? – его голос почти не дрожит от бешенства.
- А вот это уже сложнее, - беззаботным голосом отвечает мужчина и пару раз щелкает по пластиковой фигурке акулы, висящей на зеркале заднего вида. – Но ты, главное, не кипятись: все будет, я отвезу тебя к нему, но позже. Для начала давай-ка проясним пару моментов, хорошо?
Саске во всех красках представляет, как чужая голова с мягким звуком шлепается на асфальт, и кивает.
- Ты знаешь, чем занимается Итачи?
Ему не нравится, как имя брата звучит в устах этого человека, но он сдерживается.
- Подозреваю.
- Подозреваешь? – хмыкает мужчина и, заведя машину, плавно выезжает со школьной стоянки. – Хорошо, что подозреваешь, поэтому скажу только одно – это очень опасная работа.
Саске замечает в зеркале чужую улыбку и отчетливо понимает, что между фигуркой акулы и этим странным человеком есть кое-что общее: неестественное количество белых, острых и крепких зубов, например. И он бы ничуть не удивился, расти они у собеседника в два ряда.
- И? - он внимательно смотрит по сторонам, запечатлевая в памяти маршрут и готовый в любой момент выхватить нож.
- А то, Саске, - смеется незнакомец, и Учиха передергивается, - что ключевое слово – «опасная». Чуешь, к чему веду?
- С ним что-то случилось?!
В автомобиле повисает молчание.
- Случилось – понятие растяжимое, - наконец говорит мужчина, заезжая в подземный туннель, освещенный тусклыми оранжевыми лампами. - Есть мнение, что это… «Производственная травма».
Саске хмурится, силясь понять, к чему ведет собеседник. Но сам факт того, что с Итачи что-то не в порядке, да еще и эта «травма»!..
- Куда мы едем?
- Есть одна частная клиника. Будем там минут через десять.
Саске скрещивает руки на груди и впивается цепким взглядом в окно: дороги, здания, повороты, расстояния... Он рисует в уме подробную карту, нанося на нее наиболее приметные объекты, и едва не пропускает момент, когда машина тормозит у небольшого двухэтажного здания.
- Приехали. Это очень дорогое и очень… частное заведение. Одно из лучших в стране.
Саске скептически оглядывает неприметные стены и окна. Впрочем, стоит им только подъехать к воротам, как уровень «дороговизны» и «частности» начинает быть наглядным. Их останавливают и обыскивают: у Саске забирают ремень с металлической пряжкой, нож и связку ключей, а у его спутника в одежде оказывается целый арсенал из пистолета, нескольких ножей и парочки неведомых Саске штук в рукавах, штанинах и ремне.
В просторном светлом холле их встречает молодая черноволосая женщина в униформе.
- Добрый день, - вежливо улыбается она. – Я провожу вас.
Сначала им приходится надеть бахилы, а потом нацепить белые халаты и только потом они заходят в лифт, где Саске удивляет обилие кнопок для двухэтажного здания. Но когда девушка нажимает на кнопку «-2», то все встает на свои места.
В тесной кабине Саске вдруг замечает то, что не бросалось в глаза в машине, когда его новый «знакомец» сидел: огромный рост и невероятно мощное сложение. На секунду его вдруг одолевает старый, полузабытый детский страх – страх перед закрытыми пространствами, и он злится на себя за эту слабость.
Наконец, когда двери распахиваются, Саске с облегчением вываливается в просторный светлый коридор. По тому, как уверенно и не смотря по сторонам, идет мужчина, Саске делает вывод, что тот уже бывал здесь раньше, и это иррационально раздражает его.
- Прошу, - девушка проводит карточкой, висящей у нее на шее, по специальному углублению возле двери и отступает в сторону. – Когда захотите покинуть палату, просто нажмите на зеленую кнопку.
Стерильно – первая мысль, мелькнувшая в голове у Саске при виде палаты. Все вокруг было белым и словно бы подсвечивающимся изнутри. Он несколько раз моргнул, пытаясь привыкнуть к такой яркости, и мимоходом подумал, что не смог бы выдержать в такой комнате и дня.
Он сделал несколько шагов вглубь палаты и только потом заметил…
- Итачи!
Саске, не сдерживая эмоций, кинулся вперед, к брату, лежащему на больничной кровати, и схватил его за руку, но тут же отдернул, почувствовав под ладонями жесткость пластиковых трубок.
- Что… Что с ним? –севшим голосом, спрашивает Саске, не сводя глаз с брата.
- Травматическая кома. Из-за черепно-мозговой травмы.
Кома? Что вообще здесь происходит?
- Но тогда кто?..
Мужчина достает из кармана брюк мобильник, и Саске узнает характерные царапины на корпусе. Это телефон Итачи. На секунду ему начинает казаться, что земля уходит у него из-под ног.
- Что случилось? Он очнется?!
- Мы выполняли одно задание, ничего особенного, но нас уже ждали, - говорит мужчина, подходя к больничной кровати и вставая у изголовья. – Это случилось позавчера. Врачи говорят, что состояние тяжелое, но не критическое, так что…
Задание? Тяжелое? Не критическое?.. Саске чувствует, как подгибаются ноги, а комната перед глазами начинает плыть. Кое-как добравшись до кресла, он обрушивается на него и немигающим взглядом впивается в лицо брата.
На фоне белоснежных простыней, зеленовато-лиловая гематома, расплывшаяся по всей правой половине лица Итачи, выглядит особенно темной и страшной. Саске закусывает щеку изнутри, когда замечает проступившие сквозь белую перевязку капли крови.
- Это лучшая клиника и лучшие врачи. Угрозы для жизни уже нет, но сколько именно он пробудет в коме, сказать не может никто.
Саске до дрожи в пальцах хочет прикоснуться к брату, но не может. В белых простынях и переплетении пластиковых трубок, он выглядит странно далеким и неожиданно чужим.
В этот момент его, словно молнией, пронзает короткое воспоминание о том утре, когда они виделись в последний раз. Итачи знал, отчетливо понимает Саске, знал, что может не вернуться... Отсюда и это странное «я люблю тебя», которое он, эгоистичный дурак, так спокойно пропустил мимо ушей!
Если бы он только был внимательнее, если бы он только не был так зациклен на собственных извращениях… Если бы. Но ничего уже не изменить. Ущипнув себя за руку и втянув носом острый больничный запах, Саске приходит в себя.
- Кто ты?
Ему не нравится этот человек. Ни как он выглядит, ни как он ведет себя, ни то, кем он приходится Итачи, но выбора нет. Этот человек – единственная ниточка к брату и той жизни, что он скрывал от него.
- Меня зовут Хошигаке Кисаме, я напарник твоего брата, - осторожно подбирая слова, говорит мужчина, - И своего рода его доверенное лицо, поэтому, до тех пор, пока он не придет в сознание, я буду обеспечивать твою безопасность.
Безопасность?
Об опасности Саске знает так много, что, наверное, мог бы написать целую книгу. Как и о таблетках, бессоннице и паранойе. И нездоровых сексуальных наклонностях, язвительно продолжает внутренний голос.
Он вздрагивает, выныривая из своих мыслей, и натыкается на внимательный взгляд. Этот Хошигаке Кисаме смотрит на него так, словно знает, о чем он думает. Знает, чего он желает. Точнее – кого.
Как Итачи мог так поступить? Как он мог доверять этому человеку больше, чем собственному брату? Как Итачи вообще мог доверять кому-либо, кроме Саске?
Его Итачи… Его Итачи.
Саске не признается себе и никому другому. Но… Это ревность.
***
Когда они выходят из клиники, солнце уже клонится к закату, и восток агонизирует всеми оттенками красного. Саске растирает уставшие от яркого света глаза и мысленно прикидывает ближайшую станцию метро.
- Ты поедешь со мной.
Саске останавливается и свирепо смотрит на собеседника, но тот лишь скалит острые зубы в издевательской полуулыбке.
- Так будет безопаснее, - разводит он руками, а потом вдруг серьезнеет. – Итачи уже давно подозревал, что под нас копают, и теперь я вынужден согласиться с ним. Во время задания мы забрали у одних… людей кое-что довольно ценное, так что получилось бы неприятно, если бы тебя похитили и присылали по частям, в надежде вернуть свое. Давай не будем усложнять, хорошо? Ты будешь целее, а мне меньше головной боли.
«Похитят»? «Присылать по частям»? Саске буквально физически ощущает, как его загоняют в угол собственных же принципов. Годы травли и жизни в постоянном страхе сделали свое дело: он знает цену жизни, и это совсем не абстрактная величина.
Нет, он вовсе не мнит себя уникальным или особенно ценным – все как всегда упирается в брата. Саске знает, чем Итачи приходилось жертвовать ради него, на что идти и что делать. Саске не видел, но догадывался: по следам крови, по запаху пороха, по уродливым шрамам поверх светлой кожи… Он не может умереть сейчас. Он просто не может позволить себе обесценить то, ради чего брат жертвовал собой все эти годы.
И Саске наступает на горло собственной подозрительности и неожиданно проклюнувшейся гордости.
- Хорошо, - говорит он и садится в машину. – Но где гарантия того, что ты сможешь «обеспечить мою безопасность»?
- О, как раз насчет этого тебе волноваться не стоит, - вновь ухмыляется Хошигаке. – Убивать и не давать убить – моя работа.
UPD: Мне эпически лениво заливать работу в комментариях или дробить на стопицот отдельных постов, так что дочитать ее можно на сообществе Наруто-ББ Свиток с техникой, либо здесь на фикбуке. Однако я по-прежнему буду рада отзывам и комментариям
@темы: fiction, Naruto, фикрайтерское, NC
-
-
21.09.2013 в 22:21-
-
22.09.2013 в 08:29upd: теперь норм)
-
-
22.09.2013 в 19:25-
-
22.09.2013 в 19:29Спасибо за комплименты, мне очень приятно
-
-
29.01.2014 в 14:11Во-первых, выражаю свое удивление и восхищение
По воле случая, я как раз отошла от фандома в то время, когда ты так... расписалась О_О
но теперь потихоньку нагоняю)
Если сказать в общем - то мне очень понравилось. И сюжет, и герои, и авантюра особенно. Очень взвешенный и продуманный фик.
Поначалу было сложнова-то читать - вот это муторное состояние Саске, ну психологически просто тяжело, все как-то тянется и тянется и не видно конца этой тоске =(
Но постепенно ситуация раскручивается и на горизонте маячит надежда и это захватывает.
Думаю, этот рассказ очень и очень обогатил фандом и настоящий подарок для любителей пейринга - я положительно в целом отношусь к учихацесту и мне чтение принесло огромное удовольствие.
Особенно конец -
-
-
31.01.2014 в 13:11приятно слышать, что ты возвращаешься в фандом, у меня с тобой очень приятные воспоминания связаны, как-никак, ты написала почти первый отзыв на мой фик
ужасно рада, что тебе понравилось
и спасибо, что отметила эволюцию и всяческий рост героя от начала к финалу, ох и намучилась я с этим саской
заглядывай еще, всегда тебе рада
-
-
31.01.2014 в 14:19у меня с тобой очень приятные воспоминания связаны, как-никак, ты написала почти первый отзыв на мой фик
да, да, я помню)) Ну уже тогда чувствовалось, что у тебя большое будущее при желании)))))
и спасибо, что отметила эволюцию и всяческий рост героя от начала к финалу, ох и намучилась я с этим саской
представляю
На самом деле эволюция героя, его восприятия жизни и ситуации, так же как и изменение настроения, атмосферы, заметна невооруженным глазом. Мне кажется, эта истории не только интересна читателю в качестве фика, но и очень поучительна.
Ну и кстати что мне показалось особенно милым - это описание итачи в эпилоге... Вот с короткими волосами, повзрослевший...
может, он мне кого-то напомнил,
В общем, буду ждать твоих работ на следующем бб! по саммари правда пока не могу сказать, что угадала)
-
-
31.01.2014 в 14:23В общем, буду ждать твоих работ на следующем бб! по саммари правда пока не могу сказать, что угадала)
у меня два саммари, одно в закрытке. они откроются со дня на день)
а в каком пронзаешь, если не секрет?)
-
-
31.01.2014 в 14:57да, полностью согласна про Итачи. Фики где он выходит наиболее похожим на обычного человека особенно ценны. Если герой понятен и в чем то близок читателю, им сильнее проникаешься, сопереживаешь, радуешься за него. Так что и Итачи очень раскрылся тут))) для Саске и для нас))
Эх, Шерлок из меня никакой
Сначала я думала на саммари 8, потом внезапно оказалось что это перевод ОО
потом по героям мне казалось, что 16, или 12
но теперь прочитав твою подсказку я уже окончательно растерялась - или 11 (с сасунару
-
-
31.01.2014 в 15:01а саммари для меня и вправду нетипичный
-
-
31.01.2014 в 15:16шмозбинедачник)Это ж надо перечислить почти все саммари и не угадать
Буду ждать с нетерпением разрешения этого вопроса))))
Я кстати тоже участвую в бб - правда косвенно) в качестве предметного консультанта
-
-
31.01.2014 в 15:32но хотелось бы все-таки еще тряхнуть стариной и осилить какой-то мини-макси по нетрадиционному для меня пейрингу напоследок хорошая идея, одобряю
-
-
31.01.2014 в 18:21ну главное красиво назваться хД)))
а так на деле я просто немного помогала советами автору фика про беременность Цунаде - так как у меня на тот момент как раз недавно родилась дочка, воспоминания были еще свежи
-
-
31.01.2014 в 18:23наверное, с таким ответственным подходом фик должен получиться что надо
-
-
04.02.2014 в 22:51Вы очаровательны. О! Как вы пишете, язык не поворачивается назвать это текстом. Целая история проникающая сквозь читателя в деталях.
Детали психологического состояния младшего Учихи, детали жизни двух братьев. Детали любви Итачи к Саске.
Чувства клокочущие во мне после прочтения истории, не высказать. Хочется кричать, громко с надрывом.
Удивительная штука - талант. Он бывает разным. Кто то талантлив как певец, актер, танцор. Ваш талант проявляется в том что вы - оратор.
Вы говорите то шепотом, то криками через каждое слово со мной, с читателями.
Если бы Учихи существовали, то они были именно такими.
Спасибо.
-
-
07.02.2014 в 16:40ой, аж засмущали, спасибо за такой прекрасный, теплый отзыв, авторская душа трепещет и преисполняется желание творить
-
-
07.02.2014 в 21:02У вас очень уютно. Кстати, Кисаме/Итачи, невероятные. Они у вас очень вкусные. Нигде не читала ТАКИХ нукенинов. Правдоподобных. В фандоме есть много фанфикшена на эту пару, однако, они не такие как у вас.
Так что, если хотите творить, то я люблю Кисаме и Итачи.
намекаю прозрачно-
-
10.02.2014 в 19:46ага, я еще много по ним писать буду, вон даже на ББ саммари по ним же толкнула)