В погоне за белым кроликом. Глава 2

[maksut-fiction]

Название: В погоне за белым кроликом.
Автор: Maksut
Бета: Риления
Фендом: Durarara!!
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Шизуо/Изая, Каска, Шинра.
Размер: Миди
Жанр: romance, drama, angst. Deathfic!
Дискламер: стандартно – не принадлежит, не извлекаю.
Предупреждение: Deathfic! Постканон с элементами AU. OOC. Отсылки к скандинавской мифологии. Действия фика происходят через полтора года после событий аниме. * Торкнуло после просмотра 25 спешал-серии.*
Саммари: Все становится на свои места: колесо рутины мелит жерновами повседневности жителей Икебукуро. Кто-то живет реальностью, а кто-то пропадает в виртуальном мире. Одни желают обычного человеческого счастья, в то время как другие гонятся за несбыточной мечтой. Терять и находить, уходить и возвращаться - все так, как и должно быть, вот только… Есть раны, которые не заживают даже на железном Хейваджиме Шизуо.
От автора: Выражаю огромную благодарность бета-супермену  Rileniyaза укрощение моего беспокойства и, конечно же, отличную работу! Дорогая [J]Don Ukito.[/J], спасибо за поддержку и понимание.

В погоне за белым кроликом.
Глава 2.

Сейчас он едва ли может вернуться в номер.
Шизуо садится прямо посередине каменной дорожки и закуривает новую сигарету.
В голове царит оглушительная пустота и тишина. Нечто подобное бывает с жестокого похмелья, когда кажется, что под черепушкой – выжженная дотла пустыня с одиноким перекати-полем, где-то у самого горизонта сознания.
Запрокинув голову, он смотрит на первые звезды: огромные, словно алмазные горошины, они вальяжно разлеглись на темном бархате небосвода. Над Токио никогда не бывает таких звезд, огни неона и густые облака смога надежно скрывают все светила. Тяжело вздохнув, Шизуо закрывает глаза и ложится на холодный камень.
Воспоминания, которые он собирается потревожить, несмотря на давность лет, все еще слишком отчетливы, и Шизуо вздрагивает от смеси стыда и гадливости, доставая их из дальнего уголка памяти.
Говорят, время лечит душевные раны. Но это не его случай: гнойный нарыв застарелой обиды болит и тянет, стоит только дотронуться до него.
Он до сих пор не знает, на кого злится больше: на информатора, явившего миру свою истинную сущность, или же на себя, беспечного идиота, которого стоило лишь поманить и он, словно ребенок, зачарованный флейтой легендарного крысолова, пошел за Орихарой, враз позабыв о дурной репутации клубящейся вокруг него.
Шизуо никогда не мог похвастаться уравновешенностью и хладнокровностью младшего брата. Ему, как пресловутой пороховой бочке, достаточно было малейшей искры, чтобы взорваться.
Не имея в душе патологической склонности к жестокости и садизму, он, тем не менее, едва ли задумывался о тех, кто волею судеб становились жертвами случая и безвинно попадали в мясорубку его гнева. Пожалуй, именно они – нечаянные плоды детской бездумности и невнимательности - снискали ему славу конченого отморозка.
Впрочем, Орихару Изаю никак нельзя отнести к категории «случайных жертв». Да и жертвой его назвать ни у одного жителя Икебукуро язык не повернется.
Изая – провокатор. Чертов катализатор, искра, последняя капля, переполняющая скудную чашу хейваджимова терпения.
Напряжение возникло между ними с первого же взгляда.
Уже тогда, овеянный слухами о своей нечеловеческой силе, Шизуо, как и все мало-мальски отличающиеся от сверстников подростки, был обречен на одиночество. Конечно, социальную изоляцию во многом скрашивали Каска и Том, но быть белой вороной – нелегкая работа даже для сильных парней.
С ним предпочитали не заговаривать, не проходить слишком близко, не занимать соседнее место… И даже если какой-нибудь новичок пытался по началу завести с нелюдимым Хейваджимой знакомство, его энтузиазм быстро сходил на нет, увядая под градом сплетен и домыслов. Единственные, кто стремился к более тесному общению с местной легендой – скептики, желающие развенчать миф о величии.
Скептики, обычно, приходили не одни, а с небольшой, в дюжину-другую человек, группой поддержки, парой-тройкой бит и куском железной арматуры. Они кривили губы и смотрели прямо в глаза. Нагло, вызывающе, с нахальным прищуром.
Пожалуй, именно последнее обстоятельство становилось сигналом к действию. Рассудок заволакивала привычная пелена гнева и… Дальше сюжет развивался по накатанной дорожке.
Вот и в этот раз, едва войдя в ворота Академии Райра, он наткнулся на свою извечную «красную тряпку» - этот чертов взгляд. Невысокий парнишка, даже на вид гибкий и жилистый, сверлил его темными глазами, стоя за гладью панорамного окна.
Сотовый телефон в руке Шизуо жалобно хрустнул, а Том лишь понимающе усмехнулся.
В дни школьной юности противостояние еще не было столь отчаянным. Их драки напоминали скорее игру, нежели разрушительные акты насилия. Каждый старался показать себя с лучшей стороны: и он, и Изая не были лишены налета подросткового тщеславия и раз за разом, явно рисуясь, устраивали показные побоища с выбиванием окон и швырянием мебели. Тогда им было еще далеко до ожесточенности уличных банд.
Сейчас это прозвучит дико, но они знали, когда следует остановиться.
Но все изменилось жаркой весной 2004.
В очередной драке Шизуо сбил фургон. Грязно-белый капот отделался лишь помятым бампером, да выбитой фарой, в то время как ребрам Хейваджимы пришлось куда хуже: две трещины и смещение фиксирующей пластины пятилетней давности закончились неделей в больнице. Врачи, знавшие Шизуо с самого детства, лишь устало качали головами, делая очередную пометку в его медкарте толщиной со справочник.
В те дни солнце грело, как сумасшедшее, щедро поливая теплом землю и соблазняя взвинченных до предела старшеклассников забросить тетради и выйти на улицу. Но упрямые школьники сопротивлялись до последнего – выпускные экзамены на носу, и даже самые отпетые хулиганы меняли дворы на библиотеки.
Вот и Шизуо не стал исключением.
Учеба в старших классах давалась ему нелегко: туго, со скрипом и вечным недосыпом из-за полуночных бдений над книгами. Ведь только перейдя в Райру, он оглянулся назад и понял, что редкий год ходил хотя бы на половину занятий. Куда привычнее были стены травматологического отделения ближайшего госпиталя.
Из-за пропущенных занятий ему приходится оставаться после уроков и отрабатывать, раз за разом решая ненавистные тесты. История – один из скучнейших предметов. Сколько бы он не зазубривал все эти даты и имена, они оседали в памяти не дольше чем на неделю, а потом мистическим образом выветривались из головы.
Отчаявшись вспомнить подробности сацумско-британской войны (3), он тоскливым взором окинул столб света и танцующую в нем пыль. Солнце клонилось к закату, и все в классе казалось необычайно притягательным, словно политым медом. Сладкая тягучесть предзакатного света поселила в его душе странное томление. Ему вдруг захотелось привычным движением отбросить ручку и, нимало не смущаясь третьим этажом, сигануть из окна прямо во двор, на мягкий газон футбольного поля, снять ботинки и побродить босиком, чувствуя нежным сводом стопы колкую свежесть молодых травинок.
От диковинных фантазий его оторвал телефонный звонок: негромкое пиликанье доносилось из кармана задремавшего учителя. Судзуки-сенсей встрепенулся и испугано огляделся, но, наткнувшись взглядом лишь на одинокого Хейваджиму, успокоился и ответил. Стараясь не обращать внимания на негромкий разговор, Шизуо в четвертый раз перечитал одну и ту же строчку. Нет, определенно, история не его конек.
Когда сенсей вдруг сорвался с места и, на ходу бросив «допиши и клади на стол», скрылся за дверью, Хейваджима лишь пожал плечами: списывать было не в его правилах, он считал занятие читерством ниже своего достоинства.
- Кого я вижу! Это же Шизу-чан!
Лохматая голова высунулась из-за скрипнувшей двери и внимательно осмотрелась. Ухылка-чеширка обезобразила хитрую рожу и обладатель гримасы быстро, словно морская змея меж камнями, скользнул в класс.
Орихара, как всегда, некстати.
На днях Шизуо вызывали на дисциплинарный совет, где потрясли перед носом его, непомерно распухшим от замечаний и высказываний, личным делом. Еще одна драка и даже у всепрощающего директора Охаяси закончится терпение.
Шизуо опустил голову и попытался заняться дыхательной гимнастикой, но буквы на бумаге уже начали предательски расплываться, констатируя подступающее бешенство.
- Тише-тише, Шизу-чан. Я пришел с миром. Судзуки-сенсей очень вовремя отлучился, не находишь? – он гаденько улыбнулся и поиграл бровями.
– Чего надо?
В голосе прорывается хрипотца – верный признак близких разрушений. Хейваджима стискивает край парты, и тот идет мелкими трещинками. Конечно, весело этому ублюдку – проблем никаких, вот и шатается в праздности.
О способности Изаи дрыхнуть все уроки напролет, а потом писать тесты на высшие баллы ходили легенды. Мнений было много, но большая часть сходилась на том, что ему каким-то чудесным образом удается списывать, хотя уличить его не получилось еще ни разу.
- Попридержи коней, Шизу-чан, - Орихара танцующей походкой пересекает класс и садится на ближайший стул, широко расставив тощие ноги. В мгновение ока злополучный тест перекочевывает в унизанные кольцами пальцы и остро отточенный карандаш играючи проходится по пунктам.
Хейваджима, не зная, как реагировать на подобную наглость, откидывается на спинку стула и с независимым видом буравит взглядом окно.
- Результат будет около…Девяноста одного процента, - Изая подмигивает и закидывает руки за голову, потягиваясь. – Можешь считать это извинением за ребра. Хотя виноват в большей степени, конечно, ты сам. Нечего было так реагировать на безобидную подначку.
Шизуо скрипит зубами, но держится. Чтобы хоть как-то компенсировать свою злость он берет лист бумаги и рвет его сначала напополам, а потом еще и еще. Когда в его ладонях остается лишь белое конфетти, он небрежно бросает его в сторону Изаи.
Тот сидит на удивление спокойно и лишь шире улыбается, когда бумажный снег покрывает его волосы, ресницы и пиджак.
- Мм…как романтично, Шизу-тян, - тянет он вдруг неожиданно интимно. Шизуо напрягается: ему неловко и странно от того, как именно на него смотрит Орихара. Есть в этом взгляде что-то темное, почти порочное. Таким нарочито томным взглядом проститутки в фильмах зазывают клиентов. Вот только они не в фильме, даже несмотря на почти киношную многоопытность Изаи.
Заигрывания Орихары с якудза ни для кого не были секретом. В средней школе тот едва ли не в открытую приторговывал цветной синтетикой в закутке у спортзала, а едва перейдя в старшую, частенько уезжал после занятий на дорогих машинах в компании солидных татуированных мужчин.
Конечно, и сам Шизуо никогда не был рафинированным «маменькиным сыночком» и знал об уличной жизни многим больше сверстников, но рядом с Орихарой это не имело никакого значения - тот все равно оставался неизмеримо опытнее.
Вот и сейчас, когда Изая, скрипнув стулом, придвигается почти вплотную, Хейваджима теряется, не зная, как реагировать. Обычно в таких ситуациях он поступал, так, как подсказывала ему ярость: бил посильнее и не заморчаивался неудобными мыслями, но перед глазами все еще стояло усталое, подернутое сеточкой старческих морщин лицо директора Охаяси.
- Шизу-чан, ты уже больше не ребенок. Может быть, хватит, наконец, бегать от этого факта?
С такого расстояния можно разглядеть каждую мелочь: родинку над бровью, бледный-бледный, уже отцветший синяк на скуле, чуть неровный прикус и легкий, как персиковый пушок, намек на первую щетину.
– Мы не в начальной школе, а я не девочка с косой до пояса.
Шизуо шумно сглатывает, когда Изая снимает пиджак: сквозь тонкую ткань футболки проступают затвердевшие соски.
Кажется, в комнате становится ощутимо теплее.
Шизуо с неохотой признает, что весна здесь не причем.
- О чем ты мечтаешь, озлобленный нелюдимый Шизу-чан? – спрашивает Изая и кладет ладонь на ширинку форменных брюк. Хейваджима вздрагивает всем телом и резко подается назад, едва не падая со стула, но тут же замирает, чувствуя, как нежное прикосновение превращается в жесткую хватку. Перспектива остаться без самого ценного мало прельщает его и он, краснея от стыда и злобы, шипит:
- Пошел ты нахер, я не собираюсь играть в твои игры.
- А жаль…я знаю массу интересных занятий рассчитанных на двоих.
По виску Шизуо скатывается капля пота. Ему жарко и мутно от горячего шепота и невыносимо яркого света агонизирующего солнца. Танцующая в столбах света пыль превращается в удушающий газ. Легкие горят. Легкие плавятся. Как и он сам.
Вряд ли Орихара вдруг воспылал к нему неземной страстью. Скорее всего, это часть кого-то особо хитрого плана в несколько актов. Шизуо прекрасно осознает это, но сил воспротивиться, оттолкнуть его и прекратить все это нет никаких.
Некогда сросшиеся кости, по ощущениям, вновь превратились в мешанину острых осколков. Так к нему еще никто не прикасался, ведь вопреки расхожему мнению Шизуо никогда не был сердцеедом и ловеласом. Конечно, он пользовался популярностью у одноклассниц, но дальше перешептывания по углам, глупых смешков и фотографий украдкой, дело, как правило, не заходило.
Медный частокол ширинки кротко взвизгивает, перерывая ток мыслей, и Изая в одно движение стягивает с него белье. Его ладонь небольшая и аккуратная. При желании можно представить, что это девушка. Но желания нет. На пальцах блестят кольца, и эти пальцы принадлежат Изае.
То, что он делает немного щекотно и до одури приятно. Сознание заполняет цветной туман. Шизуо прячет пылающее лицо, кладя дурную от возбуждения голову на костлявое плечо Орихары. В этом жесте нет ни капли ласки или доверия. Просто, позвонки превратились в желе, он больше не в силах держать голову.
Мокрые сны, фантазии, порно… Реальность лучше.
Вместо банальной механики – стальные струны собственных желаний и чуткие пальцы умелого музыканта.
У всех симфоний есть начало и конец. Но каждая звучит по-своему.
В этой же ведущую роль отводят органу – торжественно мужественному, полнящемуся тихими вздохами и жарким дыханием.
- Те, кто называют тебя монстром и зверем, в корне неправы. Ты просто недолюбленный, всеми отвергнутый одинокий мальчишка, Шизу-чан.. – капризной скрипкой вступает Изая.
От звука его голоса кости наливаются пряным жаром, и поясница сладострастно изгибается.
- Смотри…Смотри на меня! – ударом меди о медь восклицает Орихара.
Веки не хотят подниматься. Ему так хорошо и так уютно в этой утробно-оранжевой полутьме закрытых глаз, в этом нежном и размеренном ритме мягких движений… Изая больно кусает его за ухо и отнимает руку. Шизуо хочется разочарованно взвыть, но то, что он видит, забивает глотку сухими щепками изумления.
Орихара подносит ладонь вплотную к лицу, и Шизуо отчетливо различает блестящие потеки собственной предсеменной жидкости на тонких пальцах. Все эти детали и подробности, которых никогда не было ни во снах, ни в фантазиях, сводят его с ума. Но то, что делает Изая дальше, добивает окончательно: широким, ярко-розовым, как у кошки, языком, он проходится от основания ладони и до чутких подушечек.
Хейваджима, как завороженный, смотрит на блестящую нитку слюны, тянущуюся от бледных губ к мокрым пальцам.
- Солоно, - как ни в чем не бывало, говорит Изая и принюхивается. – Пахнет мускусом…И молоком.
Теперь скольжение ладони идеально: от пульсирующей в предоргазменной истоме головки к основанию, до самых яиц, налившихся сладкой болью.
Красная спираль напряжения закручивается все туже.
Металл гудит от перегрузки, ему вторит вспотевшее тело и выжженная частым дыханием пустыня легких.
В голове молнией проносится шальная мысль о губах, языке и нежной, как влажный шелк, глотке Изаи. Не выдержав, он прихватывает зубами кожу на ключице Орихары. Тот шумно выдыхает.
Мышцы пресса и бедер сводит короткими спазмами.
- Аахх…
Шизуо бредит наяву, захлебывается в потоках своего желания вперемешку со спермой, орошающей их случайную близость.
Кажется, он еще никогда не кончал так мучительно-долго, обильно, остро...
Когда он приходит в себя, солнце уже давно зашло за крыши западных небоскребов, и в кабинете неуютно от сумеречного полумрака. Ему безумно лень куда-то идти, что-то делать и двигаться... Даже желание набить Изае морду тускнеет перед расслабленной вялостью.
Почти полминуты он сидит, уткнувшись лбом в плечо Орихары. Под губами – болезненно-красная кожа. Завтра здесь будет впечатляющий засос… Мысли о завтрашнем дне, словно на прицепе, тянут за собой и другие: неприятные, тягостные. И сразу за ними Шизуо ощущает холодок подсыхающей спермы и едва слышное дыхание Изаи над ухом.
Осознание произошедшего накатывает холодными волнами.
Черт… Черт!
Он приводит себя в порядок в рекордные сроки, но, прежде чем выскочить за дверь, все же не выдерживает - оглядывается.
Класс выглядит так, словно здесь была хорошая драка: клочки бумаги на полу, несколько опрокинутых стульев, скомканный пиджак в углу… Лишь запах - густой, мускусный запах секса и свежей спермы выдает истину.
Смотреть на Изаю мучительно, но тот даже не оборачивается. Расхристанный и взъерошенный, он сидит неподвижно, странно-задумчивым взглядом созерцая белые капли на своих брюках и ладонях.

- Вот дерьмо!...
День, начавшийся с подобной фразы, просто обречен.
Всю последнюю неделю ему снились эротические, нет, откровенно порнографические сны с участием одной небезызвестной блохи.
Изая дрочит ему.
Изая отсасывает ему.
Изая стоит раком призывно оттопырив тощую задницу… Ну просто калейдоскоп юношеской гиперсексуальности!
Сегодняшний сон мог бы стать венцом коллекции, и Шизуо вспыхивает, вспоминая подробности. Интересно, из какого темного угла подсознание вытаскивает все эти штуки?
Сейчас стыд уже перестал быть настолько острым, но утро после инцидента в классе Судзуки было ужасным: ему хотелось умереть от собственного слабоволия.
Проснувшись, он несколько минут лежал неподвижно, остро сожалея о том, что вообще родился. От воспоминаний, кружащих перед глазами, желудок сводило холодом.
Жаль, что ему уже не двенадцать и сделать вид, что ничего не было, спрятавшись под одеяло, точно не получится.
Он бы отдал многое за то, чтобы не идти в тот день в Райру: видеть Изаю и мучиться неизвестностью – испытание не для слабонервных. Но если он не придет, то, значит, он проиграл, сдался на милость чертовой блохи, изменил своим принципам и официально признал превосходство Орихары. Если Изая рассчитывал на что-то подобное, то он конкретно облажался. Скрепя сердце и сцепив зубы, Шизуо привычно переступает через себя.
Каждый шаг от дома до школы – ступенька лестницы на эшафот. Он не знает, чего можно ожидать от Орихары. С него станется растрепать о вчерашнем всей школе, провернув произошедшее под таким углом, что до конца жизни Шизуо будут преследовать косые взгляды.
Готовясь к худшему, он накручивает себя до такой степени, что, узнав о том, что Орихара не пришел сегодня, застывает столбом. Все тело окатывает мягкой волной облегчения, хочется привалиться к стене и рассмеяться. Но стоит ему только занять свое место у окна, как взгляд цепляется за крошечные белые клочки – вчерашний тест по истории.
Кажется, скрип его зубов слышал весь класс, во всяком случае, Том оборачивается и удивленно смотрит на красного, как рак, Хейваджиму.
- Ты не заболел часом? – шепотом интересуется он.
- Неа, - неразборчиво мычит Шизуо в ответ и скрещивает ноги под партой. Он молится, чтобы возбуждение спало к концу урока, иначе ему придется щеголять по школе с отменной крепости стояком. В этот момент он даже жалеет о том, что Изаи сегодня нет в школе, кулаки чешутся просто невыносимо.
Жажда мести и драки преследует его почти всю неделю, но Орихара, как назло, все никак не появляется. Обычно индифферентный к сплетням Шизуо начинает украдкой прислушиваться к коридорным перешептывания:
- Я слышала, что Изая опять во что-то вляпался…поговаривают, что он перешел дорогу якудза.
- Да ну тебя, гон все это! Я точно знаю: он не в ладах с властями!
Хейваджиме до фонаря проблемы Орихары. Сейчас его мучают лишь две собственные: жажда крови и острое желание повторить.
В последней он неохотно признается даже себе, но не проходящая эрекция – плохой аргумент в пользу асексуальности Изаи.
По какой-то причине факт собственной если и не гомо, то явной бисексуальности Шизуо воспринимает крайне спокойно. Наверное, это как-то связано с тем, что он уже давно смирился с тем, что нормальным ему не быть никогда. Гораздо сильнее его смущает то, что первый сексуальный опыт он получил со школьным врагом и уж точно не по собственной инициативе.
Орихара объявляется лишь в понедельник. Изрядно потрепанный и, кажется, даже слегка побитый, он пару раз мелькает в широких коридорах академии, но почти тут же скрывается в толпе. При виде знакомого чуть сутулого силуэта в паху приятно тяжелеет. Кажется, всего за один раз Изае удалось сделать то, на что даже у знаменитого Павлова уходили месяцы – добиться качественной реакции на стимул.
Так и не сумев выловить Орихару в бурном потоке школьников, Шизуо, нервничая, выходит из здания. Большая перемена – отличная возможность добраться до «курилки» - небольшого закутка, не просматриваемого из окон. Щелкнув зажигалкой и затянувшись, Шизуо с удовольствием разминает шею. Некогда выбитые позвонки пронзительно ноют, стоит ему просидеть в одной позе больше часа, так что сдвоенные уроки алгебры – сущее мучение.
- Спинку не помассировать?
Сердце вздрагивает, и Шизуо закрывает глаза, чувствуя, как полыхают щеки. Он краснеет так, как краснеют только блондины: жарко, ярко, от ключиц и до корней волос. Наверное, его пылающие уши можно разглядеть даже из космоса.
Сигарета переламывается пополам и летит на землю.
- И-за-я!
Похоже, этого психа заводит происходящее: ухмылка от уха до уха, блеск в глазах. Орихара улепетывает прыжками – чертова блоха играючи балансирует на перекладине турника, даже не вынимая рук из карманов.
Снося одним ударом металлическую ограду школы, Шизуо нисколько не переживает об отчислении: все, на чем сейчас сосредоточено его внимание – темное пятно мелькающее в переплетении улиц.
В этот раз все как-то иначе: Изая не прыгает по крышам и козырькам, а сам Шизуо не швыряется дорожными знаками, они просто бегут, словно играя в догонялки.
Когда Изая сворачивает в узкий проулок между двумя заброшенными складами, Шизуо торжествует. В детстве он частенько бывал в этом районе и отлично знал, что дальше хода нет: отвесная стена из красного кирпича – надежный капкан даже для неуловимого Орихары.
- Ну, вот я и попался… - Изая дышит тяжело и хрипло, в изнеможении привалившись к стене. Они пробежали половину района, и даже физически более крепкому Хейваджиме кажется, что его легкие вот-вот скукожатся от внутреннего жара и выпадут на асфальт.
Ярость, трепетно сберегаемая все эти дни, растрачена во время погони, сейчас он просто стоит рядом и вновь чувствует уже знакомую неловкость.
- Шизу-чан…ты все еще такой ребенок, - шепчет Орихара и делает шаг ему навстречу. Несколько сантиметров разницы в росте решают проблему с носами, и как-то запоздало в сознание стучится мысль о неправильности происходящего.
Правильность…Неправильность… какая к чертям разница, когда у Изаи, оказывается, такой сумасшедше-нежный рот?
Шизуо слегка мутит от волнения и новизны ощущений, но в груди бьется то самое, родом из детства, полузабытое чувство восторга свободного падения.
Он не знает, что ему делать, куда девать зубы и как отвечать. Он не привык быть ведомым, но вот уже второй раз оказывается в роли неофита… Странно, Орихара не смеется над его неопытностью и даже не пользуется ситуацией. Сейчас он бы мог быть и властным, и грубым, и до одури напористым, но нет… Он целует его мягко и неспешно.
Постепенно Шизуо постигает азы мастерства, подхватывает заданный Изаей ритм и прижимает того к стене. Время поменяться местами и отдать долги.
Касаться чужого члена, пусть даже и через несколько слоев ткани волнительно невероятно, а от вида порозовевшего Орихары, хватающего губами воздух, так и вовсе срывает крышу.
- О-о…Шизу-тян, хватит меня наглаживать, я не котенок!
В его голосе не хватает привычной едкости, фраза звучит почти умоляюще.
Шизуо с полминуты борется с замком. Чертову молнию заклинило, от резкого рывка «собачка» с жалобным вжиканьем отрывается, но неподатливые зубцы все же расходятся, обнажая нежную мякоть увлажнившейся ткани.
Волосы на лобке Изаи короткие и жесткие как проволока, но член на ощупь просто невероятный: шелковый-шелковый, горячий, пульсирующий, уже густо потекший смазкой… не выдержав, Шизуо бросает взгляд вниз. Всего секунда, но вид алой, как ягода клубники, головки в его мокрых пальцах клеймом выжигается на изнанке век.
Казалось бы, чему тут удивляться, но он застывает, фиксируя и впитывая все, что происходит. Осознание интимности момента и болезненной уязвимости Изаи окончательно выбивают почву реальности из-под ног. Откуда-то изнутри, из самого центра солнечного сплетения рвется незнакомая доселе нежность.
- Еще, еще, пожалуйста… Шизуо…
Орихара почти повисает на нем, прижимаясь всем телом, чтобы тереться твердым бедром о пах Шизуо. Им хватает пары минут рваного ритма и соленого от пота поцелуя, чтобы кончить.
Изая первым нарушает молчание:
- Зад мерзнет, - жалуется он сварливо, убивая последние остатки романтики. Шизуо чуть отстраняется и фыркает, давя смешок.
Белеющей в полутьме заднице Орихары действительно пришлось нелегко: кирпичи не пощадили ее былого совершенства и щедро, словно наждачкой, ободрали в некоторых местах до крови.
С охами и ахами натянув белье и брюки, Изая делает вид, что не замечает развороченной ширинки.
- Что делать будем?
- О чем ты?
Все происходящее похоже на жуткое похмелье, после хорошей вечеринки. И больно, и стыдно, и в глаза друг другу смотреть мочи нет… Впрочем, Изаю вряд ли мучают подобные вещи. Он спокойно, словно речь идет о погоде, продолжает:
- Все это, конечно, здорово, но заниматься подобным в подворотнях… - брезгливо задетая банка печально катится, гремя содержимым, - …не в моих правилах.
- А что в твоих правилах? – с неожиданной даже для самого себя злостью спрашивает Шизуо.
- Не кипятись, - Изая хочет было положить руку ему на грудь, но, отчего-то замявшись, передумывает, скребанув пальцами по воздуху. – Я просто хотел предложить нам…
Что именно Орихара хотел предложить в тот злополучный день Шизуо не узнает никогда, потому что в следующий миг их ослепляют вспышки фар и оглушительные крики несутся со всех сторон.
Хейваджима еще ни разу не доводил свои драки до полноценных полицейских облав, но то, что происходит сейчас, развивается в лучших традициях американских боевиков. Полицейские напирают со всех сторон ровным, ощетинившимся дубинками и электрошокерами, кольцом. Несколько патрульных машин по-прежнему слепят фарами, делая наступающих копов черными силуэтами.
Шизуо уже сталкивался с электрошоковым оружием. Уличные банды, вопреки стереотипам, никогда не брезговали технологическими достижениями и те, у кого были деньги, с удовольствием меняли опостылевшую биту на что-нибудь посовременнее.
Сколь бы силен он ни был, заряд в двенадцать тысяч вольт все равно оказывался сильнее.
- Сопротивление бесполезно!… Поднять руки!… - грозным лаем доносится со всех сторон. В этой какофонии звуков и света Шизуо почти не обращает внимание на щекотнувшее правый бок прикосновение. Лишь многим позже, сидя в участке, он поймет, что именно в этот момент Изая и воспользовался ситуацией.
Все, что происходило дальше, напоминало дурной сон: болезненные тычки под ребра, холод наручников на запястьях, шуршание радиочастот из рации на груди полицейского… конечно, при желании, он мог разорвать сталь наручников так же легко, как ребенок разгибает завиток канцелярской скрепки, и раскидать весь отряд, уворачиваясь от чертовых тайзеров, но… Благоразумие все же взяло верх: он позволил заковать себя и усадить в машину.
Последнее, что он видит, прежде, чем офицер властным движением пригибает ему голову – Орихару. Изая ловит его взгляд, и на секунду его лицо приобретает по-детски растерянное выражение.
Пакетик кокаина, восемь месяцев общественных работ, срок условно и стандартно бесстрастное, но трупно-бледное лицо Каски не прибавили ему хорошего настроения.
Выйдя из участка, он закурил. Глаза вдруг заслезились не то от дыма, не то от сухости из-за долгого бодрствования… Щурясь на по-летнему яркое солнце, Шизуо жестом подозвал к себе проходившего мимо парня. Набившая оскомину в бесконечных пародиях фраза из горячо любимого в детстве «Терминатора» вырвалась сама собой:
- Мне нужны твои очки.
Наверное, в его голосе было что-то такое, от чего незнакомец ни секунды не раздумывая, стянул с переносицы синеватые стеклышки и трясущимися руками отдал Хейваджиме.
Теперь, глядя на мир сквозь дымчатое стекло, он окончательно уверился в его никчемности.
Следующая встреча с Орихарой была последней перед долгим-долгим перерывом.

Месяц спустя, после инцидента с наркотиками, на телефон пришло сообщение с незнакомого номера: «Выйди на улицу. У меня мало времени». Нахмурившись и еще раз перечитав короткий текст, Шизуо хрустнул пальцами.
Изая стоял в тени козырька на противоположной стороне дороги. Он одет в толстовку с капюшоном, надвинутым до кончика носа, но характерный изгиб его осанки Хейваджима узнал бы и из тысячи.
- Послушай, Шизу-чан, - начал было Орихара в своей привычной манере, но тут же осекся, разглядев лицо Шизуо. Желтый свет уличного фонаря положил густые тени во впадины глазниц, скул и подбородка. Гротескная маска чистой ярости испугала бы и самого Шизуо, увидав он сейчас себя со стороны.
Буквально в один прыжок он пересек дюжину метров и со сладким, как оргазм, удовлетворением припечатал наглую рожу кулаком. Что-то хрустнуло, и Орихара отлетел на десяток метров, гулко ударившись спиной о металлический бок мусорного контейнера. Из развороченного носа веером брызнула кровь. Изая хрипло засмеялся, сплевывая белым крошевом зубов.
- Твою ж мать!… Чертов знаменитый темперамент…
У Шизуо срывает тормоза и едет крыша. Словно вода, нащупавшая брешь в плотине, его ярость рвется наружу, сметая на своем пути все, что некогда делало его человеком. Темный пассажир (4)торжествует и берет бразды правления в свои руки.
У Изаи хлипкая шея, ее можно сломать одним движением, но куда приятнее забирать его жизнь, не спеша, по капле собирая черную дань своей злобы.
Орихара хрипит и шевелит губами, как выброшенная на берег рыба. В его горле булькает кровь, глаза закатываются, сверкая в полутьме белками, но он даже не делает попыток защититься.
Неожиданный гулкий стук заставляет Шизуо вздрогнуть и оторвать руки от чужой шеи. В тот же миг Изая со свистом вдыхает и кашляет, перекатившись на бок - его тело инстинктивно желает убраться подальше, но единственное, что он может – корчится на земле, размазывая по асфальту остатки лица.
Пистолет тускло светится в полумраке металлическим затвором. Шизуо плохо разбирается в оружие, но каким-то особым чутьем понимает, что это не пневматика.
- Глок. Австрийская классика не ржавеет - шипит Изая. Он уже успел сесть, опершись спиной о помятый контейнер, и лениво подтаскивает к себе оружие. Пистолет выглядит бутафорски огромным в его еще по-детски костлявой руке. – И да, Шизу-чан, я чего пришел-то… Попрощаться хотел. Но вышло как всегда.
Шизуо несколько секунд стоит неподвижно, а потом разворачивается. Еще никогда дорога в два десятка метров не казалась ему такой длинной. Он чувствует себя так, как будто это его, а не Орихару только что вколачивали затылком в асфальт.
Обшарпанная дверь чудится ему вратами в рай, он с облегчением валится в пыльные объятия коврика в коридоре. Шизуо чувствует себя опустошенным. Полым и легким, как шоколадный дед мороз. Сейчас ему кажется, что он может рассыпаться, обнажая зияющее нутро от одного лишь прикосновения.
Когда он набирается сил выглянуть в окно, улица пуста и тиха.
Изая пропадает не только с ночной улицы, но и из Икебукуро. Он не забирает документы из школы и не вытрясает деньги из должников. Он уходит по-английски – не попрощавшись, и совершенно по-изаевски – не взяв с собой ничего из прошлой жизни.
После выпускного Шизуо оказывается в социальном вакууме. У Тома умирает отец: забота о матери и сестрах свинцовой плитой ложится на его плечи. Разом помрачневший и словно даже постаревший, друг отдаляется так стремительно, будто бы сел на поезд «Взрослая жизнь», а сам Шизуо так и остался стоять на станции «Юношеской меланхолии». Популярность Каски в том году достигает такого уровня, что ему приходится прятаться от поклонниц по съемным квартирам и отелям.
Сам же Шизуо представляет собой хрестоматийный пример неудачника. Не имея амбиций, он перебивается случайными заработками, но ни на одной работе не задерживается дольше, чем на пару месяцев. Зато, очень скоро он смиряется и даже сродняется со своим одиночеством.
Страх, что однажды он не удержит демонов внутри, более не терзает его, ведь рядом нет никого, кому бы он мог причинить вред.
Когда, спустя почти три года Изая возвращается, все внутри Шизуо молчит. Кажется, чувственная его часть отмерла за ненадобностью, и ничто уже не может потревожить его. Лишь застарелая, как зарубцевавшийся шрам, злоба гонит тело вперед, заставляя вновь и вновь изображать то, чего на деле давно уже нет.