Конечно, фик, как обычно, писался в режиме полного дедлайна, что сказалось на качестве
Эх...быть может, если все и дальше пойдет такими темпами, то я даже поучаствую в следующей Фандомной Битве
Название: Обратный отсчет
Автор: Maksut
Бета: Square_Horizon
Пейринг: Итачи, Саске, Шисуи, Кисаме.
Рейтинг: R (авторский)
Жанр: angst, death-fic
Предупреждения: POV, death-fic, Итачи-центрик, АU в рамках канона, ООС по желанию. Таймлайн – сразу же после эпической битый Итачи vs Саске.
Размер: 2200 слов.
Саммари: Мысли о жизни в преддверии смерти.
Размещение: только с разрешения автора!
«...И от всякого, кому дано много, много и потребуется; и кому много вверено, с того больше взыщут».
Евангелии от Луки.
Евангелии от Луки.
фико
Я открываю глаза и вижу небо.
Огромное, синее, безбрежное.
Когда-то давно, когда деревья были большими, а мои руки еще не были красны от крови, я часто поднимал глаза к звездам и солнцу. Поднимал, и просил, чтобы все было хорошо.
Никак не могу вспомнить момент, когда я перестал смотреть на небо.
Сколько мне было? Пять? Шесть?
Я слишком рано начал осознавать себя, слишком рано повзрослел и слишком рано постарел. Тот путь, что растягивается на полвека, я прошел за двадцать лет. Хорошо ли это, плохо ли – судить не мне.
Но если не мне, то кому?
Я видел силу, что способна сотворить целый мир. Я владел силой, что могла уничтожить целый мир. Я больше не верю в богов.
Наверное, я слишком стар. Во мне больше нет огня, нет сил гореть. И единственное, что скрашивает горечь моего отчаяния – это искра надежды: я верю, что когда-нибудь этот мир изменится к лучшему. Не для меня, разумеется, для других. Но изменится.
И этой надежды достаточно, чтобы двигать мое закостеневшее тело вперед. Шаг за шагом, превозмогая боль и усталость.
Я открываю глаза и вижу небо.
Странно, что я все еще могу различать цвета и очертания предметов. Я вижу контуры огромных, полных предгрозовой влаги облаков далеко на востоке, вижу горящий ореол тусклого белого солнца, вижу частокол собственных ресниц…
Я часто представлял себе этот момент.
В детстве эти фантазии были подернуты флером героической романтики, почерпнутой из клановых легенд. Но со временем романтика и героизм поизносились, выцвели – за их аляповатой яркостью проступил истинный облик жизни и смерти. И облик этот явно уступал в красоте. Но брал за душу своей трагичностью.
Я лежу в грязи и саже, чувствуя, как горящее острой болью тело мягко проваливается в милостивую пелену онемения: исцарапанные ступни, икры, во влажных от крови бинтах, бедра в разорванных штанах, пах, живот, сведенный судорогой мышечной усталости, солнечное сплетение, грудь… Смерть милосердна – она приносит избавление.
Мне больше не о чем волноваться, я закончил свой путь и выполнил то, что было предопределенно задолго до моего рождения.
Но вот странность: когда уходит боль, приходят воспоминания.
Я разлепляю стянутые коркой крови и пыли губы, чтобы сделать глубокий вдох, но теплый воздух выжигает легкие огнем и перед глазами темнеет. Кашель мучителен, от него спазмами простреливает все тело, но я сосредотачиваюсь, хватаясь за кромку ускользающего сознания.
Один, два, три … Второй курс Академии – сконцентрироваться на счете или диалоге. Главное – не отключаться. Ни в коем случае.
Четыре, пять, шесть… Кашель удается купировать, но я чувствую, как заполняются кровью изъеденные болезнью легкие. Сколько еще?..
Рука в моей руке с каждой секундой все теплее, а затихающее биение чакры в моих танкецу все слабее. Это хороший знак, еще чуть-чуть и я смогу закрыть глаза насовсем, а пока…
Я открываю глаза и вижу небо.
Так что же осталось?..
Семь, восемь, девять, десять…
А теперь обратный счет.
Я начинаю вспоминать.
Десять…
Дыхание выравнивается, тянущая боль в груди ослабляет свою хватку.
Я начинаю вспоминать…
***
Девять.
Мне четыре и я впервые вижу смерть.
Война не щадит никого, а обезумевший Девятихвостый, в ярости которого сгорает селение, и подавно.
Квартал Учих разрушен до основания, но подземные убежища, чьи охранные печати помнят Великих Основателей, стоят, не дрогнув. Здесь душно от дыхания десятков людей, а стоны раненых сливаются в единый, полный боли и страха.
Я слишком мал, чтобы сражаться, но уже слишком велик для того, чтобы остаться в стороне и забыть войну как страшный сон. Поэтому я обречен помнить все.
Помнить ужас, заполнявший меня до краев и горячую, остро пахнущую оружейным железом кровь, что толчками лилась из раны, которую мне велено было зажимать.
Я старался и давил изо всех сил, но кровь все текла и текла, словно вода сквозь песок, просачиваясь через слои бинтов и мои пальцы. Как сейчас помню отчаяние и беспомощность, захлестнувшие меня в тот момент: чья-то жизнь утекает из твоих рук, но ты бессилен.
Я не знаю, кто был тот человек, что умер у меня на руках. Знаю лишь то, что он был не из нашего клана – слишком светлые волосы и чужой мон, нашитый поверх чунинского жилета.
Но разве это что-то меняло? Скоро, очень скоро я перестану делить людей на своих и чужих, а пока…
***
Восемь.
Мне пять, и я впервые держу в руках тканевый сверток, в который завернуто то, что вскоре станет смыслом моей жизни.
Саске уже месяц, но он все еще мало похож на тех жизнерадостных младенцев, что нарисованы в книгах: непропорционально большая, абсолютно лысая, в выпуклых венах голова и щуплое тельце, слабо барахтающееся в слоях пеленок.
- Какой он у нас красивый, - воркует кто-то из тетушек, склоняясь над сморщенным личиком младенца. Я внимательно смотрю на родственницу, силясь разглядеть в ее лице тень сарказма, но не найдя ни капли иронии, я перевожу взгляд на брата. Тот спит, беспокойно подергивая выпростанной из-под ткани крошечной рукой.
В этот момент что-то надламывается во мне и теплая тяжесть, из-за которой затекала поясница, неожиданно становится легче.
***
Семь.
В Академии я впервые сталкиваюсь с ярлыком «гениальности».
Но это ни капли не похоже на похвалу – скорее на клеймо, что раскаленным железом отсекает всякую возможность перейти черту между мною и другими людьми. «Гений» - больше похоже на обидное прозвище, что выкрикивают из-за угла, а потом, поймав мой взгляд, хохоча, убегают.
Я не могу удержаться, и рассказывают об этом Шисуи. Тот, не по годам рассудительный и как всегда чуть насмешливый, отвечает просто:
- Это зависть, Итачи. Привыкай.
И я привык.
Я не помню никого из тех, с кем учился в Академии, лишь многим позже, уже став капитаном и просматривая сводки по раненным и погибшим, я зацепляюсь взглядом за знакомые цифры: год выпуска – тем летом мне как раз исполнилось семь - и группа, с которой я сдавал выпускные экзамены.
Имя и фамилия этого чунина не сказали мне абсолютно ничего. Но в тот момент я понял, что же все-таки значит гениальность для мира шиноби.
Нет, это вовсе не повод для гордости. И даже не причина для тихой, самовлюбленной радости. Это всего лишь залог того, что перед тем, как твои останки отправятся в селение с командой нин-медиков, ты успеешь выполнить миссию.
***
Шесть.
Если вы любите что-либо очень сильно, не пытайтесь, никогда не пытайтесь узнать, как именно это устроено. Потому что любви всегда сопутствует наивность и романтизм.
Я любил Коноху.
Наверное, такой любовью дети любят своих родителей. И, возможно, именно поэтому я оказался не готов к тому, что она скрывала от посторонних глаз.
Решение о переводе в АНБУ принял Фугаку, он же достал нужные бланки и помог их заполнить. Ожидание было недолгим – личное дело, характеристики сослуживцев и шаринган стали идеальной комбинацией.
Всего полгода испытательного срока, и меня уже допустили к миссиям под грифом «секретно». После церемонии посвящения, разумеется - обет верности скрепляется печатью молчания, после огненного прикосновения которой я не мог есть почти неделю.
Но физическая боль и в разы увеличившиеся нагрузки оказались сущим пустяком в сравнении с тем, что открылось мне на изнанке внешнего благополучия селения. Страшилки, что ходили об отделе Ибики и их авторы с буйной садистской фантазией и рядом не стояли с тем, что творилось в застенках АНБУ на самом деле.
Пытки, шпионаж, похищения, шантаж, интриги – вот и вся начинка того, что именуется «политикой».
За месяц до своего двенадцатого дня рождения я был допущен в святая святых – кабинеты отдела дознания.
Помню, как я был удивлен, не обнаружив там ни сырых камер, ни бурых от крови и ржавчины цепей… Но завидев в полумраке блеснувшую платиной гриву капитана Яманако, я понял кое-что другое: имея возможность залезать людям в голову, не обязательно марать руки, залезая им в брюхо.
***
Пять.
Я всегда думал, что впервые убью в бою. Ну, знаете, ярость сражения, адреналин, «убей или умри»… Но все оказалось совсем не так.
Миссия в стране Камня: строжайшая секретность, вплоть до самоуничтожения членов группы в случае неудачи и, конечно, никаких свидетелей. Мы работали стандартной связкой – вчетвером. Двое выполняют, двое прикрывают – арифметика как всегда проста.
Но все вышло совсем не так, как планировалось…
В роскошной кровати, под резным слоновой кости балдахином, дайме оказался не один. Его жене было уже далеко за тридцать, но лицо ее все еще сохранило в себе отпечаток какой-то детской красоты: огромные, «оленьи» глаза, белоснежная кожа и крошечный, словно у дорогой фарфоровой куклы розовый рот, искаженный в беззвучном крике.
Я знал, на что шел и не строил иллюзий. Но мое сердце зашлось в бешеном ритме. Однако… сердце сердцем, а рука, натренированная тысячью повторений, была тверда.
***
Четыре.
Шисуи стоит на коленях, и по его лицу течет кровь.
Я видел многое, но от вида глазного яблока, с сияющим рубином шарингана в протянутой ладони друга мне становится нехорошо. Больше всего на свете мне хочется кинуться к нему, чтобы исправить все то, что сейчас происходит, но…
- Это твой долг, - говорит Шисуи.
И я сглатываю горький ком, стоящий поперек горла.
Долг… Я смотрю в обезображенное лицо друга и вижу, как из запавшей, почерневшей от сгустившейся крови глазницы тянутся розоватые нити, к которым раньше крепился глаз.
- Это твой долг, - повторяет Шисуи, и запятые в шарингане на уцелевшем глазу приходят в движение.
У меня еще есть доля секунды, чтобы закрыть глаза, но я не делаю этого. Чужая техника срабатывает как надо: я подаюсь вперед и, превозмогая дрожь во всем теле, бережно забираю глаз с окровавленной ладони.
Он все еще теплый и я, боясь нечаянно повредить ему, держу его так же, как и Шисуи до этого – на раскрытой ладони.
- Я знаю все, - продолжает Шисуи и его зубы становятся красны от крови. – И я не держу на тебя зла, Итачи. Я хочу, чтобы у тебя все получилось.
Безымянный шиноби, защищающий мир из тени… Это строка из старинной легенды, которую мы читали когда-то давно, когда были детьми.
Я не знаю, как Шисуи получил мангеке шаринган, но чувствую, что друг действительно понимает меня.
Когда я пишу фальшивую предсмертную записку, мой разум чист и спокоен.
Я сохраню секрет Шисуи.
***
Три.
Июнь. Мой тринадцатый день рождения.
Я только-только получил свиток капитана, поэтому на праздник в поместье стекаются родственники со всего квартала. Дяди, тети, десяток абсолютно одинаковых кузин, которых я различаю между собой только применив шаринган, бесконечные поздравления… Я улыбаюсь и выслушиваю хвалебные речи. Удивительное дело, но до похвалы снизошли даже чванливые старейшины.
Неужели у наших стариков такая короткая память? Неужели все забыли про Шисуи?
Я тру все еще зудящие от нового шарингана глаза и понимаю, что меня это ничуть не трогает: с некоторых пор все мои мысли заняты только одним. Я сжимаю кулаки до побелевших костяшек и гоню от себя тяжкие думы.
Не сегодня, только не сегодня – рефреном стучит у меня в голове.
- Ты мрачный, - бросает Саске, словно бы невзначай задевая меня плечом. Когда сок из его стакана выливается мне на штаны, я вспоминаю, что брат обижен: он недавно освоил катон и сильно огорчился, когда я отказался потренировать его.
- Кто бы говорил, - поддавшись порыву, я быстро, применив скорость тайдзюцу, тыкаю его пальцами в лоб. Никто из родственников ничего не замечает, но черные глаза в возмущении расширяются, занимая половину лица.
- Ах ты!.. – не находя слов, выдыхает Саске, однако я ловко ухожу от скандала, присоединившись к разговору отца.
В тот вечер мне каким-то чудом удается оттеснить мысли о неизбежном в дальний угол сознания, и на какую-то минуту я даже поддаюсь этой иллюзии нормальности. Но только на минуту.
Потому что стоит мне коснуться плеча, как свежая татуировка отзывается болью, напополам с мучительным чувством вины.
***
Два.
Это был первый и единственный раз в моей жизни, когда сознание сжалилось надо мной, оставив в памяти лишь череду размытых кадров.
Вереница лиц, слившаяся в маску ужаса и страдания, липкие лужи крови по гладкому паркету, семейный гроб, забрызганный алым…
Саске.
Я – худшее, что случилось с тобой в жизни. Но ты жив, и это главное.
Знал бы ты, сколько раз я прокручивал в голове все возможные исходы и вероятности. Знал бы ты, сколько раз я хотел остановиться, повернуть назад… Но я слишком сильно люблю тебя, чтобы подвергать той опасности, что крыло в себе мое непослушание.
Слишком люблю.
Поэтому я хочу, чтобы ты никогда и ни при каких обстоятельствах не узнал правды.
***
Один.
Я верю в тебя, Саске.
И только из-за этого сею в твоем сердце ростки ненависти. Когда-нибудь пробьет мой час, и я предстану перед лицом последнего из клана Учиха.
Перед тобой, Саске.
***
Я открываю глаза и вижу небо.
Где-то вдалеке раздается слабый всплеск знакомой чакры - это Кисаме, он все еще сражается, и даже на таком расстоянии я чувствую неприкрытое торжество Самехады. Но я не ощущаю восторга самого напарника. Это странно, необычно… Но, как бы там ни было, его кровавый путь продолжается.
Мысли о Кисаме заставляют меня встрепенуться – выплыть на поверхность мутного озера благостного забытья. У Хошигаке скверный характер, каменное сердце и грязный язык. А еще – легкая рука и мягкая, словно у кошки поступь под которой не скрипнет даже самый старый пол.
Он был добр ко мне как никто другой. Наверное, тому, что мой план удался, я во многом обязан именно ему - Демону Тумана.
Холодно.
Как же здесь холодно.
Я не чувствую ничего, кроме горячей ладони в своей руке.
Саске.
Биение его пульса громче стука моего сердца. Осталось совсем чуть-чуть, последние искры чакры лениво пульсируют, затухая.
Я вижу только половину неба. Это значит, что вращение запятых в поврежденном шарингане остановилось.
Я опускаю взгляд и смотрю на переплетение наших рук. Черных от грязи, мозолистых, в бурых подтеках крови…
Я закрываю глаза, и мягкое тепло затапливает меня с головой.
Ноль.
P.S. Мою френдленту трясет и лихорадит, все
Если честно, то болею за "Наруто"
Читаю и интересуюсь "Игры престолов" ,"Герои", "Мстители" и "Винни Пух".
А вы? Болеете/участвуете?
P.P.S. И да, у меня сегодня дефачковая радость: мне подарили реалистичную копию кита в масштабе один к ээ...стапятиста тысячам. Он офигенский, спасибо, Саска!