Мужество! Стойкость! Хардкор!
В процессе работы над этим тестом я поняла важные вещи.
1. Я пишу по КисаИте уже 10 (ДЕСЯТЬ, КАРЛ!) лет. За это время можно было родить ребенка и отдать его в среднюю школу
Вам не кажется, что это какой-то вид психического расстройства?
2. И все же я по-прежнему люблю этот пейринг. Заметьте - даже не персонажей. По отдельности они меня не слишком возбуждают. Именно пейринг, пронизанный моими фанонами, кинками и шутками-самосмейками.
Иногда я напоминаю себе пациента ПНД, что наполняет палату с мягкими стенами своими фантазиями и счастливо существует в мире грез.
3. Это тот фик, который я хотела написать всегда. Но мне не хватало навыка и/или решимости.
Огромное спасибо всем из Наруто-тим, кто комментировал работу в процессе. Ваш фидбек - мое вдохновение.
Название: Страх тишины
Бета: Rileniya
Размер: миди, 7681 слов
Пейринг/Персонажи: Хошигаке Кисаме/Учиха Итачи, Учиха Саске
Категория: слеш
Жанр: ангст, драма
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: дарк, десфик; модерн-AU
Краткое содержание: Итачи много работает, воспитывает брата, а по субботам снимает в клубах случайных мужиков Однажды в его жизни появляется Хошигаке Кисаме
Размещение: свободное, можете не спрашивать, только шапку сохраняйте)
Посвящается: Команде WTF Naruto 2019
Военный или бандит.
Его типаж.
Итачи протиснулся сквозь толпу, пристроился за стойкой, заказал пару шотов.
Тип даже не обернулся — мрачно разглядывал танцпол.
Итачи тронул его за татуированное плечо, тип обернулся резко, с явным намерением ударить.
Итачи толкнул шот, тот проехался по стойке и уперся в мозолистую ладонь.
— Угощаю.
Тип прищурился, повел носом, словно принюхивался.
— Сколько?
Итачи заморгал. Такое с ним случилось впервые.
— Трахнешь меня, и будем в расчете.
Тип оглядел его с головы до пят, повертел в руках шот.
— Твое здоровье.
Они выпили залпом. Повторили.
— И часто ты так развлекаешься?
Итачи не морщась съел две дольки лимона, подал знак бармену налить еще.
— Когда как. А ты?
— Редко, — ответил тип и бросил взгляд на часы. — К тебе или ко мне?
Итачи любил комфорт. И не любил утреннюю «дорогу позора» после одноразовых связей.
— Ко мне.
Тип заказал такси через приложение, показал Итачи пальцами «пять минут».
Итачи расплатился картой, доел очередную дольку лимона.
Они протиснулись сквозь толпу, поднялись по шаткой лестнице наверх и вышли на улицу. Сели на заднее сиденье подъехавшего такси не касаясь друг друга.
Со стороны они были похожи на незнакомцев, взявших такси в одну сторону.
Клуб оглушал музыкой, в такси же было тихо, как в коробочке с ватой. Итачи глянул на входящие сообщения, ответил на пару срочных. Записал короткое аудиосообщение с инструкцией для секретаря.
Он и незнакомец ехали с полчаса, пока машина не остановилась у жилого комплекса.
Поднималась они так же в тишине, молча вышли на нужном этаже.
— А ты богач, — равнодушно констатировал тип.
Итачи пожал плечами — обстановка собственной квартиры его давно не интересовала.
— Я в душ, можешь располагаться.
Итачи собрал волосы в высокий пучок, встал под горячую воду. Стало хорошо и спокойно.
На секунду он даже пожалел, что притащил незнакомого мужика в дом. Секса не хотелось. Хотелось лечь под одеяло и проспать год.
Тип быстро освоился в его квартире. Нашел бар, плеснул себе виски. Итачи жестом указал ему на дверь в ванную.
Тип понял его без лишних слов. Стащил с себя футболку и джинсы, остался в одних серых боксерах. Сонливость сняло как рукой.
Тип оказался неприлично хорош. Тело атлета, татуировки якудза, шрамы солдата… Типаж Итачи.
Итачи распустил пучок, ушел в спальню.
Внутри разгоралось тягучее и жаркое, расползалось по венам, копилось в паху.
Он лег на постель, выдавил побольше смазки, огладил себя между ног.
Любовники вроде этого не церемонятся. Они грубы, настойчивы, не слишком искусны. От них больно, внутри и снаружи. Рядом с ними чувствуешь себя по-настоящему живым.
Итачи трахал себя пальцами, разрабатывая вход. Он готовился перед походом в клуб — за сутки не ел ничего жирного и тяжелого, сделал клизму, побрил между ягодиц и в подмышках. Он чувствовал себя таким чистым, почти стерильным, что хотелось поскорее изваляться в грязи.
Тип появился бесшумно. Быстро оценил ситуацию, хищно ухмыльнулся.
Итачи выгнулся на кровати, опираясь на лопатки и пятки. Это была чистой воды показуха. Но каждый раз работало.
Тип покачал головой, приблизился, сел рядом.
Его кожа источала жар, он пах желанием, силой и страстью к жизни.
Итачи повело.
Поцелуй был болезненным, властным. Руки — мозолистыми и грубыми.
Тип оказался опытен, отлично контролировал себя, работал бедрами, словно машина.
Итачи едва мог дышать от того, как крепко его сжимали. Он сморгнул каплю пота, хрипло застонал. Мощные и четкие движения отдавались спазмами в животе, становилось больно.
Тип снова понял все без лишних слов. Отпустил Итачи, закинул его ноги себе на плечи. В такой позе член идеально бил по простате.
Итачи выгнуло. В этот раз по-настоящему.
Он зажмурился, глотая стон, зашелся в бесконечном:
— Еще!..
Итачи кончил бурно, залил живот и грудь. Обмяк, сдаваясь на милость грубым толчкам.
Сладкое онемение оргазма отпускало, становилось больно от резких, судорожных движений. Итачи сцепил зубы, напряг бедра, сжимая ходящий в нем член мышцами.
Тип коротко рыкнул, замер, конвульсивно подергиваясь. Упал сверху неподъёмной тушей.
Итачи расслабился, закрыл глаза.
Биение чужого сердца отдавалось глубоко внутри. Запах и тепло накрывали Итачи уютным одеялом. Потянуло в сон.
Итачи стукнул кулаком в крепкое плечо.
Тип подался назад, Итачи потужился, расслабляя мышцы. Задницу жгло, ноги затекли так, что колени не разгибались.
Итачи перекатился к краю постели, укрылся одеялом.
— Будешь уходить, не буди меня. Дверь закроется автоматически.
Тип за спиной завозился, снимая презерватив. Затем настала тишина.
Итачи проваливался в сладкую дрему и сквозь сон почувствовал спиной жар большого тела. Он не приветствовал все эти посткоитальные нежности, но сегодня было даже приятно.
Итачи уснул через минуту.
В ту ночь он выспался впервые за последний месяц.
Утро настигло его болью в анусе и позывами мочевого пузыря.
Застонав, он поднялся с кровати.
Вчерашний солдат-бандит спал, раскинувшись морской звездой. Даже в безжалостном утреннем свете он не подурнел.
Итачи хмыкнул, похвалив себя за хороший выбор.
Зеркало сегодня явно льстило ему: синяки под глазами уменьшились, на щеках проступал здоровый румянец.
Итачи отлил и зашарил рукой по верхней полке зеркального шкафчика. Аптечная мазь нашлась в самом дальнем углу среди банок с таблетками.
Он поставил одну ногу на крышку унитаза, чуть присел. От движения внутрь боль только усилилась. На пальцах виднелись следы крови.
Помывшись и приведя себя в порядок, Итачи развел белковую смесь и выпил залпом, потом закинулся таблетками, запил.
Часы показывали восемь утра. Телефон, оставленный с вечера на беззвучном режиме, пестрел сообщениями.
Итачи достал ноутбук, размял пальцы и погрузился в работу.
В воскресенье он позволял себе приехать в офис к полудню.
Через час в комнате завозились. Отчаянно зевая, в гостиной показался тип.
Взъерошенный, помятый, в одних трусах.
Обычно Итачи не церемонился с любовниками. Вот и в этот раз бросил скупо:
— Мне через полчаса выезжать. Можешь воспользоваться ванной.
Тип остановился, посмотрел на него неожиданно любопытным взглядом.
— Значит, не показалось.
Итачи вскинул брови.
— Думал, вчера с перепою показалось, что ты красавчик и богач. Не показалось.
Итачи пожал плечами, такие сомнительные комплименты его не трогали со старшей школы.
Тип привел себя в порядок по-солдатски быстро. Потом вышел на кухню, потыкал в кофе-машину. Итачи порядком раздражала эта возня, хотелось избавится от одноразового любовника как можно быстрее.
— Эспрессо, я полагаю? — спросил он, теряя терпение.
Тип кивнул.
Итачи подставил крошечную чашку, ткнул в нужную кнопку. Кофе машина подумала с пару секунд и выпустила хилую струйку. По кухне поплыл запах свежего кофе.
Итачи демонстративно глянул на часы.
Тип, явно видя его раздражение, ухмыльнулся. Чинно выпил кофе, а потом нацарапал на салфетке ряд корявых цифр.
— Захочешь повторить, звони.
Это не прозвучало предложением или вопросом. Тип говорил так, будто знал, что Итачи захочет.
Когда за ним закрылась дверь, Итачи скомкал салфетку и выбросил ее в мусорное ведро.
Открыл окно, потянуло сквозняком. Остатки ночного приключения выветрились из квартиры. Итачи размял пальцы, надел беспроводные наушники и сел за компьютер.
Ему предстояло много работы.
Следующая их встреча произошла при странных обстоятельствах.
Итачи старался устроиться на полу поудобнее. Но это было сложно из-за связанных запястий и щиколоток.
В маленькой комнатке их было трое.
Итачи, крепкий парень, державший дуло пистолета у его виска и несостоявшийся бизнес-партнер — седой мужчина преклонных лет в отлично скроенном костюме.
— Мне очень жаль прибегать к таким мерам.
Итачи едва не рассмеялся. Нервное напряжение последних месяцев подкатывало к горлу истерическим хохотом.
— Мне тоже.
Повисло неловкое молчание.
— Вы принимаете наше предложение?
Итачи покрутил затекшими запястьями.
— А я могу отказаться?
— Освободи его.
Веревки затрещали и ослабли. Итачи сел как подобает, выпрямил спину.
— Гарантом нашей дружбы выступит ваш младший брат.
Итачи кивнул. Это было весьма ожидаемо.
— И для вашего удобства могу предоставить вам человека из своей охраны. Он большой профессионал.
Итачи едва удержался от тяжкого вздоха. Он искренне считал, что мордоворот с приказом «дернется — замочи» — не лучшее дополнение к интерьеру его офиса.
— Прошу вас, пройдемте.
Они покинули комнатку и оказались в просторном зале старинного чайного дома. Итачи внимательно огляделся, запоминая лица и обстановку. Сюда его привезли с мешком на голове.
Один из сидящих за столом мужчин поднялся, поприветствовал их. Его лицо казалось смутно знакомым.
— Хошигаке Кисаме будет вашим новым телохранителем.
Тип глянул на него цепкими прозрачными глазами. Итачи окатило жаром узнавания.
— Буду рад сотрудничеству, — криво ухмыльнулся тип.
Итачи не нашелся, что ответить
Дни потянулись за днями.
После вынужденной сделки работы прибавилось. Итачи расширил штат, поднял сотрудникам жалованье. Но даже это не помогало унять тихого ропота — люди не выдерживали такого темпа.
И только Итачи флагманским кораблем каждое утро заступал на работу первым и покидал офис позже всех.
Хошигаке Кисаме прилип к нему огромной тенью. Душной, молчаливой, мучительной.
Они ни разу не говорили о той ночи, но напряжение между ними можно было потрогать руками.
К исходу первого месяца Итачи решил начать разговор первым.
— Этого не повторится.
Хошигаке посмотрел на него скептически.
— Почему?
— Я не сплю с теми, с кем работаю.
— Не гадить там, где ешь, — разумный подход, — согласился Хошигаке. — Но уже поздно. Рыльце-то в пушку.
Итачи вздохнул, откинулся на кресле.
— Это не обсуждается.
Хошигаке пожал плечами.
Следующие два месяца они не возвращались к этой теме.
Пока однажды Итачи не промахнулся.
Его «ночная охота» в барах и клубах уже давно стала рутиной. Интуитивно он выбирал нужных мужчин. Получал разрядку и прощался с ними навсегда.
Обычно люди его круга предпочитали пользоваться услугами профессионалов. Но гладкие, модно уложенные, благоухающие красавчики не вызывали в нем и тени желания. Даже те, кого он заказывал с «особыми пожеланиями», казались лишь блеклыми тенями настоящих людей. Их заученные реплики, вежливые улыбки, отточенные жесты — все было не то.
Они были похожи на пластиковые цветы поверх надгробий — ни проблеска жизни.
Итачи пробовал трижды. И трижды едва дожидался, когда же закончится отведенное время. Механическая разрядка не давала нужного облегчения. Ему хотелось… прикоснуться к чему-то настоящему. Живому.
Ему везло.
Ровно до этого дня.
Типаж был его. Здоровый, рослый, коротко стриженный. Все шло по накатанной, пока на пороге оргазма он не сжал Итачи горло.
Сначала это казалось возбуждающей игрой, но когда воздуха стало ощутимо не хватать, кольцо стальных пальцев не разомкнулось. Итачи задергался, пытаясь разжать чужие руки, но это только сильнее распаляло любовника.
Он вбивался в него, наслаждаясь. Сквозь слезы и подступающую темноту Итачи видел яростную улыбку.
Как же глупо…
Итачи проваливался в вязкий мрак. Прикосновения стали неощутимыми, легкими. Его качало на волнах.
Он закрыл глаза и успокоился.
А потом мир взорвался тысячью осколков.
Он ползал по полу и мучительно кашлял. Рвотные спазмы сжимали горло, изо рта густыми нитками протянулась слюна. Его вырвало на дорогой паркет остатками ужина.
Итачи дополз до брошенных в спешке брюк, дрожащими пальцами схватил телефон. Он успел нажать на имя в списке недавних звонков, услышал гудок. Затем его руки перехватили.
— Эй, ну ты чего. Мы же просто развлекаемся.
Итачи швырнули обратно на кровать, отключенный телефон улетел в угол. Сверху навалилось сильное тело, горячий шепот обдал ухо.
— Сейчас помоем тебя, сладкий, и по второму кругу. Тебе же понравилось? Сжимался так узко…
— Д-да, — прохрипел Итачи, борясь с тошнотой. — Давай.
Мужчина расхохотался. Подхватил его, увлек с собой в ванную.
Итачи шатало, от горячей воды стало душно и мутно, подкатывала дурнота. Выбравшись из клубов пара, он побрел в гостиную. За ним на полу оставались лужицы-следы из холодеющей воды.
Он открыл дверцу бара. Лопатки жгло от пристального взгляда.
— Херес? — прохрипел он.
Скрипнул диван.
— Давай.
Итачи едва справился с пробкой, звякнул бокалами.
— Не те бокалы, — шепнул он и потянулся рукой вглубь бара. Рука нащупала гладкие бока нужной посуды, Итачи прикинул свои шансы. Они были неплохими.
Тайзер сработал с громким щелчком, мощное тело на диване дернулось и завибрировало в коротких судорогах.
Итачи выпил хереса из бутылки, закашлялся.
Злополучный любовник громко застонал и попытался перевернуться. Последствия нейромышечного паралича давали о себе знать. Гарпуны надежно сидели в коже, тонкие проводки натянулись.
Итачи добавил мощности, с удовлетворением оглядывая происходящее. Он не был садистом, но эта картина доставляла ему удовольствие.
В коридоре послышалась возня. Итачи удивленно посмотрел на Хошигаке. Тот был в спортивных брюках и футболке, держал наизготовку пистолет.
Итачи почувствовал себя неловко. Голый, мокрый, с бутылкой хереса в одной руке, с тайзером — в другой. С голым любовником на полу.
— Резвитесь?
Итачи убрал оружие и выпивку.
— Попроси моего гостя удалиться. Без фанатизма, на территории камеры.
Хошигаке хмыкнул.
Итачи ушел в ванную, отжал с волос влагу, вытерся насухо полотенцем, надел халат и тапочки. Его все еще потряхивало.
Он был в ужасе и… странном возбуждении.
Словно кто-то приоткрыл окно в душной комнате его будней и потянуло запахом свободы.
Хошигаке вернулся расслабленный и довольный, со сбитыми костяшками.
— Уладил дело. Он уже забыл дорогу сюда.
Итачи кивнул. Плеснул себе хереса, жестом предложил Хошигаке.
Тот опустошил бокал махом, прищурился.
— Не сошлись в предпочтениях? Не услышал стоп-слово?
В голосе Хошигаке не было издевки, лишь странное веселье.
Итачи устало посмотрел на него. Решение казалось очевидным, но Итачи не любил идти на попятную.
— Трахни меня.
За окном тоскливо взвыла полицейская сирена, вино кончилось.
Хошигаке не пришлось просить дважды.
Между ними ничего не изменилось.
Короткие реплики, скупые жесты. Никаких долгих взглядов и двусмысленных слов.
Итачи редко признавал свою неправоту. Но был искренне рад вновь пустить Хошигаке в свою постель. Без спешки и на трезвую голову он оказался даже лучше, чем Итачи помнил.
Прошло почти полгода. Размеренность быта и тяжелая работа съели это время незаметно.
Началом конца стала одна из ночей, когда Хошигаке остался у него. В последнее время они спали вместе все чаще. Иногда даже не трахались, а просто засыпали под одним одеялом.
С Хошигаке было тепло и до странного уютно. Итачи словно возвращался в те времена, когда родители еще были живы.
Итачи не привык ждать от жизни ничего хорошего. И она его не разочаровала.
Хошигаке сидел на краю кровати, широко разведя ноги. Итачи пристроился внизу, стоя коленями на подушке.
— С-сука, — выдохнул Хошигаке и крепко взял его за волосы на затылке. — Да-а…
Итачи пробивало дрожью от чужих стонов, он жмурился и брал глубже, работал немеющим языком, сжимал губы. Собственный член пульсировал, прижимался к животу.
— Блять!
Итачи резко отстранился. Непонимающе посмотрел вверх.
— Что слу?..
Он замолчал. Рука рефлекторно дернулась к затылку, пальцы перебрали волосы.
Хошигаке смотрел на него с открытым ртом, в его кулаке осталось несколько густых прядей.
— Это что?..
Итачи резко поднялся на ноги, возбуждение как рукой сняло. Он разжал кулак Хошигаке, вытащил из его пальцев свои волосы и молча ушел в ванную, прихватив с собой телефон.
Выкрутив кран до упора, он оперся на раковину, посмотрел в зеркало.
Он всегда выглядел старше своих лет: глубокие тени под глазами, сухая кожа, бледные губы. Все, кто его знал, списывали это на усталость от работы.
Итачи нашел нужный контакт «Доктор Н.», нажал «позвонить». Потянулись унылые гудки.
— В этот раз что-то не так. Могу я приехать через час?
В трубке тяжело вздохнули, усталый голос произнес:
— Конечно, буду ждать вас.
Итачи убрал телефон, ополоснул лицо. Во рту все еще чувствовался солоноватый привкус чужой смазки.
Дверь вздрогнула от мощного удара. Хошигаке не церемонился.
— Дай мне минуту.
Итачи вытер лицо, потянулся за расческой и замер. Потом осторожно прочесал волосы руками и собрал их в слабый хвост на затылке. Глубоко выдохнул.
Хошигаке стоял в коридоре, прислонившись к стене. Он был полностью одет.
— Что за фигня?
Итачи проигнорировал вопрос, ушел в спальню. Одеваясь, он старался не смотреть на Хошигаке. Тот сверлил его взглядом.
— Тебе же тридцати еще нет. В резкое облысение я не поверю.
Итачи застегнул последнюю пуговицу на рубашке, заправил ее в брюки, щелкнул пряжкой ремня.
Хошигаке перегородил собой дверной проем. Итачи остановился, посмотрел на него устало.
Интуиция у Хошигаке была звериная, рано или поздно он бы все узнал.
— Это последствия химиотерапии. В прошлый раз таких проблем не было.
Хошигаке заморгал. Итачи редко читал на его лице удивление.
— Это рак? Ты умираешь?
— Очевидно, мы все умираем.
Итачи пожал плечами и отстранил Хошигаке.
— Но ты двинешь кони быстрее, — безжалостно парировал тот.
Итачи кивнул.
— Это останется между нами. Закажи мне такси.
Хошигаке достал из кармана ключи от машины, крутанул их на пальце и пошел к двери.
Итачи не тронулся с места.
— Идешь? Через полчаса пробки начнутся, встанем же в центре.
— Я не просил сопровождать меня.
Тот словно не слышал его.
Итачи выдохнул, стараясь сохранить самообладание.
Хошигаке непостижимым образом умудрился залезать ему под кожу незаметно, но глубоко.
— Ты похож на малолетнего беспризорника.
Итачи провел рукой по коротко остриженной голове. Было… непривычно. И холодно. Ветер щекотал затылок и уши.
Хошигаке ждал его на парковке у салона, где Итачи обычно стригся.
— Не забывайся.
Хошигаке вырулил с парковки, и они встали на светофоре. Итачи отвлеченно думал, как объяснит метаморфозы Саске. Он ни разу в жизни не стригся так коротко и носил длинные волосы с двенадцати лет.
— Завтра все просто охуеют.
Итачи вяло кивнул. Его клонило в сон.
Он подумает обо всем завтра…
— Знаешь, теперь понятно, зачем ты это делал.
Итачи разлепил глаза.
— Что?
— Ну эти твои… ночные приключения. Слышал, у тех, кому мало осталось, башню срывает. Все бросают, начинают уезжать, употреблять и трахаться напропалую.
— Это не про меня.
— Разве? А тот кадр с тайзером в жопе? Тоже не про тебя?
— Скорее исключение.
Итачи откинулся на сиденьи, сил спорить не осталось.
Может Хошигаке был прав.
Саске плакал. Кричал. Обвинял.
Итачи не знал, что ответить ему, потому сидел молча.
Наконец, когда брат успокоился, Итачи подтянул к себе стопку черных папок.
— Пора поговорить серьезно. Мне нужно ввести тебя в курс дел.
Саске зло скрипнул зубами, оглядел комнату, пытаясь хоть за что-то зацепиться взглядом.
— Почему ты не рассказал мне раньше?..
Итачи встал из-за стола, присел рядом. Рука у Саске была холодная и мокрая.
— Потому что я люблю тебя. Ты бы на моем месте поступил так же.
Саске зло сверкнул покрасневшими глазами и разом обмяк. Адреналиновая вспышка кончилась, его покинули все силы.
Итачи знал все стадии принятия, он сам уже давно миновал их.
Скоро Саске успокоится. Ему придется повзрослеть раньше, чем Итачи хотелось бы.
Они провели в кабинете всю ночь. Саске прилежно вел конспект, повторял беззвучно имена и названия, зазубривал алгоритмы. Иногда его прорывало на беззвучные злые слезы, но он быстро брал себя в руки.
В глубине души Итачи был рад, что все открылось. Последние пять лет эта тайна тяжким грузом давила на плечи.
Это было эгоистично.
Но впервые за долгое время ему стало чуть легче.
Итачи не понимал, почему Хошигаке приходит в его постель.
Сам себе он напоминал карикатуру на себя прежнего. Тело высохло, отчетливо проступили мышцы и кости. Щеки ввалились, кожа стала сухой и шелушилась. Волосы отрасли, но потеряли в густоте. Итачи не стал отпускать их, отдал предпочтение короткой стрижке.
На фоне пышущего здоровьем и силой Хошигаке собственное несовершенство чувствовалось острее.
Это злило.
— Не нужно приходить так часто, — сказал Итачи, глядя в потолок.
Хошигаке повернулся на бок, подпер голову рукой.
— Почему? Нашел другого?
Итачи усмехнулся, поправил одеяло.
— Не хочу, чтобы ты привязывался ко мне. Потом будет сложно.
Хошигаке громко расхохотался, обнажая свои белые кривые зубы.
— А ты шутник.
Итачи не понял соли шутки.
— Мы вынуждены работать вместе. И так получилось, что иногда трахаемся. Это все.
Хошигаке сел на кровати, скрестил руки на груди. Татуировки заиграли на его плечах.
— Ты сейчас кому врешь? Мне или себе?
Итачи смотрел в потолок и пытался понять, как ответить правильно.
Хошигаке в секунду оказался над ним, сверлил его своим злобным взглядом, сжимал коленями и руками так, что стало больно.
Он был в ярости. Итачи никогда не видел его таким.
— Ты сбежишь от меня только на тот свет.
Итачи рассмеялся.
— Я уже в пути.
Хошигаке наклонился и больно укусил его за ухо.
Итачи вскрикнул от неожиданности.
— Смирись с моим присутствием.
Итачи физически чувствовал, как убывает песок в его половине часов. Еще чуть-чуть — и она опустеет.
Что он оставит после себя? Как обойдется жизнь с Саске?
Этот вопрос занимал его последний год больше, чем переживания о собственной смерти.
Саске держался достойно.
С той памятной ночи он не позволял себе слез и криков. Лишь стал тише и жестче. Ловил каждое его слово, блестел тревожными глазами.
Итачи прокручивал всю ситуацию раз за разом. Рисовал схемы на бумаге. Расставлял фигуры на шахматной доске.
Так ему думалось легче.
За месяц до Рождества он понял, что уже давно все решил. Проснулся однажды утром, взглянул на город, погребенный под снегом, и кивнул своим мыслям.
Вариантов было много. Но правильный — только один.
Итачи начал осторожно подтягивать все нити к своим рукам. Незаметно, через третьи руки двигал бумаги. Наводил справки. Пробивал счета.
К февралю он собрал все, что можно было задокументировать.
Отчеты, копии электронных писем, записи телефонных разговоров и видеокамер, банковские выписки.
Когда Итачи спросил «сколько», а доктор отвел глаза, сомнений не осталось.
Он действовал решительно.
Когда зацвела вишня, ему резко стало хуже. Простые вещи стали даваться с трудом.
Подняться по лестнице. Долго стоять. Громко говорить.
Он сильно уставал. Мог замолкнуть на полуслове и уставиться в пустоту.
Что-то похожее Итачи наблюдал у своего деда, когда был маленьким. Мама объяснила тогда, что дедушке нехорошо. Позже он нашел в книге нужное слово — «деменция».
Итачи хорошо помнил их последний разговор.
Стояла ранняя весна. Дед сидел в коляске под тенью навеса. Его пальцы беспокойно перебирали четки, глаза смотрели вдаль. Небо догорало ярким закатом.
Дед посмотрел на него подслеповатыми глазами в мутной пленке, разомкнул морщинистые губы.
— Солнце… солнце садится…
Он умер через пару дней — тихо отошел ко сну и не проснулся.
Итачи искренне восхитился, когда все шесть офисов накрыли разом.
Люди в масках отрезали все пути к отступлению. Обрезали телефонную линию и интернет, закрыли все окна, проверили туалеты, чуланы, вентиляцию. Всех обыскали, отобрали пропуска, телефоны и документы, согнали в конференц-зал и усадили на пол.
Шок и тихая паника отпечатались на лицах работников.
Итачи сидел, привалившись к стене, он молчал и равнодушно провожал взглядом коробки с гроссбухами и жесткими дисками.
Наконец, его вздернули на ноги, почтительно отряхнули и попросили пройти следом. Итачи не протестовал.
Усаживая в машину, ему заботливо пригнули голову, а на допросе даже предложили кофе из автомата.
Сквозь тонкие стены он слышал хриплый голос Хошигаке, громкий и возмущенный возглас Саске. Брата взяли прямо в институте, наверняка на глазах у шокированных сокурсников.
Итачи дождался приезда адвоката, не проронив ни слова.
Наконец, он собрался с мыслями и заговорил.
Каждое его слово отдавалось эхом — это падали комья земли на крышку его гроба.
По счастью, он был там не один.
Итачи сделал знак, адвокаты оставили их наедине. Лишь тюремный офицер продолжил сидеть истуканом в углу, держа наготове ручку и блокнот.
— Хочу внести за тебя залог.
Хошигаке вскинул брови. Цвет тюремной робы ему решительно не шел.
— Что за благотворительность?
Итачи закинул ногу на ногу, скрестил руки на груди. Ему было холодно.
— Думай, что хочешь.
— Мне не нужны твои подачки. Если ты пришел только за этим, можешь уходить.
Итачи устало закрыл глаза. Он не ожидал от Хошигаке такого откровенно детского упрямства. Что это, неужели некстати проклюнувшаяся принципиальность?
Итачи достаточно одного бунтующего подростка.
— Это жест доброй воли, — сказал Итачи. — Способ принести извинения, если так звучит лучше.
Хошигаке ощутимо напрягся, его плечи закаменели, шея вздулась жилами. Офицер в углу опустил руку к кобуре.
— Засунь эти извинения себе в задницу.
Итачи потер переносицу, опустил голову. Он старался дышать размеренно, считал про себя.
Он искренне не понимал злости Хошигаке. Ему казалось, что никто в здравом уме не сможет отказаться от такого предложения.
— В чем дело? Что тебя так задевает?
Хошигаке откинулся на стуле, нервно засмеялся. Его наручники громко стукнули о поверхность стола.
— Ты спрашиваешь? Ты и вправду не понимаешь?
Итачи покачал головой: он и вправду ни черта не понимает.
— Я год прикрывал твою задницу. Ты реально думал, что один такой умный? Двигал бумажки свои, секретничал по телефону? Хранил папочки в сейфе? Я уже в декабре понял, ты что-то задумал. Одно мое слово, и с твоего мелкого пиздюка спустили бы шкуру.
Итачи, постукивая ногтями по столу, склонил голову на бок.
Осведомленность Хошигаке стала для него открытием. Он почему-то никогда не брал его в расчет.
— Почему ты меня не сдал?
Хошигаке оскалился в кривой, вымученной улыбке.
— Ты… ты же не можешь быть таким тупым, да?
Итачи не нашел, что ответить.
Хошигаке посмотрел на него тоскливо, точно как в тот раз, когда они впервые поехали к доктору вместе. Наступила звенящая тишина. Боковым зрением Итачи заметил, что офицер замер, занеся над бумагой ручку.
Хошигаке отвернулся, бросил со злостью в голосе:
— Уведите меня.
Как-то раз во время тренировки Итачи сильно, до черных точек перед глазами, приложился головой. Сейчас он чувствовал что-то подобное.
В клубе оказалось душно и темно, яркие вспышки лазеров больно били по глазам. Итачи протиснулся к барной стойке. Он больше не ловил на себе заинтересованных взглядов, болезнь съела его красоту. Взгляды людей проходили насквозь, словно его уже нет.
Как только адвокат Итачи внес за Хошигаке залог, тот испарился.
Поиски в мегаполисе — сложное дело. Итачи пришлось нанять специального человека и немало заплатить за наводку.
Итачи заказал два шота, собрался с мыслями и протянул руку вперед.
Хошигаке обернулся так же резко, как при первом их знакомстве.
Похудевший после тюрьмы, обритый наголо, он все еще был хорош. Итачи ощутил слабый отблеск былого интереса.
— Ты.
Голос у Хошигаке — бесцветный, в нем не было ни радости узнавания, ни злости и обиды.
— Выпьешь?
Итачи толкнул выпивку, шоты скользнули по барной стойке и не встретили сопротивления. Выпивка расплескалась прозрачной лужей.
Хошигаке продолжил цедить бутылку пива.
Головой Итачи понимал, что их встреча будет такой. И все же пришел, в душе надеясь на что-то.
— Твой щенок хоть понимает, на что ты пошел ради него? — вдруг спросил Хошигаке.
Итачи задумался. А потом покачал головой.
— Ему не за чем.
— Уверен? Каково ему будет, когда все откроется? Сколько людей сели из-за твоей комбинации? Ведь не только такие, как я. Были же и обычные офисные дурачки. Просто попали под замес, а ты их дернул за собой.
Итачи пожал плечами. Слова Хошигаке должны были вызвать в нем сожаление и стыд. Но все внутри давно прогорело. На пепелище было холодно.
— Он не будет сидеть на коленях с дулом у виска — это главное. Он в безопасности. Сможет построить жизнь, которую захочет. Цену я уплатил. Это была разумная сделка.
— Суд еще не закончился, — усмехнулся Хошигаке и дернул рукой. Пиво расплескалось, попало ему на футболку. Итачи понял, что Хошигаке изрядно пьян. — Ты плохо их знаешь, если надеешься, что они сдержат слово. Тебя не отпустят, посадят, как всех нас. Остаток короткой жизни будешь гнить в тюрьме.
Итачи невесело рассмеялся. Это было нервное.
— Я надеюсь умереть раньше, чем все кончится.
— Сколько?
— Пока смогу оставаться в здравом уме. Потом эвтаназия.
— Благороден до самого конца, — с сарказмом сказал Хошигаке. — Еще скажи, что не хочешь доставлять неудобств окружающим.
— Не скажу. Просто не хочу мучиться. Во мне еще остался разумный эгоизм.
Хошигаке допил пиво, покачнувшись, встал.
— Удачи тебе. Пришлю открытку на похороны.
Итачи остался сидеть за барной стойкой. Веселые и пьяные люди обтекали его цветным мутноватым потоком.
Он подозвал бармена, заказал выпить.
Водка горчила на языке, обожгла глотку и огнем ухнула на дно желудка.
Итачи хотелось закричать, хотелось разбить зажатый в руке стакан. Хотелось догнать Хошигаке и свернуть ему шею.
Вместо этого он просто оставил на стойке смятые купюры и медленно пошел к выходу.
Толпа сжала его тесным душным кольцом. В глазах потемнело, виски сдавило обручем боли.
В паре метров от выхода Итачи упал.
Глаза закрылись, и тело затопила мягкая усталость.
Итачи провалился в темноту.
Он всегда считал, что сдержанность чувств и готовность нести ответственность за свои поступки определяют мужчину.
Он старался быть таким человеком. Делал страшные вещи. Говорил неприятные слова. И платил за все сам, не требуя снисхождения и понимания.
Это был сложный и тяжелый путь, который съел его без остатка.
Он не хотел такой судьбы для Саске.
В зале суда было многолюдно и душно, Итачи мутило от лекарств и спертого воздуха. В коридоре дежурил врач на случай, если ему станет плохо.
Дело двигалось к окончанию медленнее, чем он ожидал. Все время открывались новые обстоятельства, адвокаты как могли тормозили процесс. Но Итачи был упорен. Злость и воля якорем держали его, не давая уплыть по течению к смерти.
Глухая, яростная уверенность наполняла его: он доведет все до конца.
Только изредка на периферии мелькало лицо Хошигаке. Его вызывали на некоторые заседания, Хошигаке давал показания своим глухим и хриплым голосом, смотрел на всех вызывающе, скалился, обмениваясь репликами со своим бывшим нанимателем.
На Итачи он не смотрел. Это царапало внутри. Не сильно, но неприятно. Словно камешек, попавший в ботинок.
Закончилось лето, закончилась осень. Рождество Итачи встретил вместе с Саске.
После смерти родителей они редко говорили о личном, больше о делах. Но сейчас Саске тянулся к Итачи, словно пытаясь напоследок узнать его получше.
Итачи обдумывал свои ответы тщательно, взвешивал их. Он понимал, что после его ухода Саске еще долго будет прокручивать эти слова в голове, искать скрытые смыслы.
Чаще они говорили о прошлом. Об учебе в школе, институте, матери и отце. На разговоры о будущем наложили негласное табу.
Просто потому, что у Итачи его нет.
Иногда Итачи думал о метаморфозах жизни.
Из жизнерадостного и ласкового ребенка Саске превратился в трудного подростка. А сейчас на глазах вырастал в молодого мужчину. Замкнутого, но решительного, немногословного, чуть грубоватого, но не лишенного обаяния.
Итачи с радостью и тихим ужасом находил в нем все больше своих черт.
Его все чаще посещала простая, но неочевидная ранее мысль: главное его наследие — не компания. Не бизнес, которому он отдал годы жизни.
Все, что от него по-настоящему останется, — это Саске. В его памяти, его словах и жестах, его взгляде на мир. Вот в чем продолжит жить Итачи.
Лето пролетело незаметно. Осень выдалась ветренная и мокрая. Холода наступили, грязь равномерным слоем покрыла улицы, низкое серое небо плыло над городом, задевая тучами шпили небоскрёбов.
Итачи больше не бывал в офисе и почти не покидал дом. Он вел дела удаленно, но уже не вникал во все процессы как раньше. Многие обязанности он отдал Саске: встречи, переговоры, поездки и совещания.
Брат справлялся с переменным успехом, наступал на грабли, по которым годами ранее прошелся сам Итачи. Но он упорен, в нем были огонь и воля.
Итачи гордился им.
Читать становилось тяжело. Итачи чаще слушал книги или музыку, фоновым шумом включал телевизор. Простые бытовые вещи отнимали слишком много сил.
Бывали дни, когда он просыпался, только чтобы поесть, получить дозу лекарств и вновь уснуть. Когда таких дней стало больше, на пороге квартиры появилась невысокая женщина средних лет — медсестра. Она оказалась молчалива и опытна, а ее движения — скупы и техничны.
Итачи решил, что все это будет продолжаться до тех пор, пока он сможет вставать с постели. Он слишком хорошо помнил, как умирал дед. Беспомощный и жалкий, агонизирующий в паутине трубок и проводов… Итачи не хотел себе такого конца.
Итачи писал письма. Обычные бумажные письма — черной ручкой по белой бумаге. Он сложил их в конверты и убрал в стол.
Одно — для Саске. Одно — их семейному поверенному. Одно — для Хошигаке Кисаме.
Тот все еще в тюрьме. В последний раз адвокат говорил, что представитель Хошигаке инициировал пересмотр дела.
В письмо для Саске Итачи вложил много страниц, много документов. В письмо для поверенного — короткие поправки к завещанию.
В письме для Хошигаке написал всего две строчки.
«Я понял, почему ты не выдал меня. Прости меня, если сможешь».
Итачи попытался добавить к этим скупым предложениям еще одно. Занес ручку над бумагой и остановился.
На следующий день он попросил адвоката передать Хошигаке его письмо. У Итачи нет времени ждать, пока письмо дойдет почтой.
Прошла неделя. Потом еще одна.
Итачи так не получил ответа.
Деревья облетели, их голые скелеты качались под резкими порывами ветра. На следующей неделе обещали первый снег.
Итачи все время мерз, хотя системы подогрева работали исправно.
В тот вечер он остался один. Перед уходом медсестра застегнула у него на запястье браслет с датчиками, которые считывают пульс и могут отправить тревожный сигнал.
Итачи заказал еду в ближайшем ресторане, поговорил по телефону с Саске — тот застрял в аэропорту из-за непогоды.
Раздался звонок в дверь, и Итачи щелкнул пультом — теперь он предпочитал управлять всеми системами дистанционно.
— Проходите.
Послышались тяжелые шаги, Итачи поднял взгляд от экрана планшета и застыл.
Перед ним стоял не курьер из ресторана.
Хошигаке мало изменился за год заключения. Лишь прибавилось седины на висках, да глубже залегла складка между бровей.
— Ты как всегда беспечен.
Итачи не нашелся с ответом.
Хошигаке прошел вглубь гостиной, сел в кресло. На светлом паркете остались следы грязи от его ботинок с грубым протектором.
— Рад тебя видеть, — искренне сказал Итачи. — Не знал, что тебя выпустили.
Он хотел улыбнуться, но вышла кривоватая гримаса.
— Теряешь хватку. Вспомнил пару полезных вещей. Пошел на сделку.
Итачи кивнул: это разумно.
Какое-то время они посидели молча, слушая дождь.
— Почему ты не предупредил меня тогда? Побоялся, что тебя сдам?
Итачи собрался с мыслями.
— Я был уверен, что ты меня сдашь. Я не знал, что ты… ты ведь любил меня? Ты это хотел мне сказать в тюрьме?
Хошигаке криво усмехнулся, словно превозмогая сильную боль.
— Сам не знаю, как вляпался. Проснулся однажды, посмотрел в потолок и понял.
Итачи не знал, что сказать. Он растерялся и даже смутился от откровенности, сказанной настолько прямо. И наверное, впервые в жизни он не стыдился в этом признаться. Ему больше не нужно держать лицо.
— А сейчас?
Хошигаке пожал плечами. Скрипнула мокрая от дождя кожаная куртка.
— Странное чувство. Хочу свернуть тебе шею. Но понимаю, ты и так в полной жопе.
Итачи невесело усмехнулся, поднял руку с браслетом.
— Подожди немного.
Хошигаке снял куртку и, кинув ее на спинку кресла, пошел к мини-бару, начал там хозяйничать. Итачи вдруг вспомнил их первое утро, когда Хошигаке пытался сварить себе кофе. Вспомнил свое раздражение, нетерпение.
Он прислушался к себе и понял, что сейчас внутри только… спокойствие. Словно все встало на места, сложилась последняя деталь головоломки.
Хошигаке выпил не морщась. В его действиях читалась странная порывистость.
— Налей мне. Немного. Хоть вкус вспомню.
Хошигаке налил Итачи на два пальца и протянул стакан. Их руки соприкоснулись, и Итачи вздрогнул, как от удара током.
Он выпил все залпом и зашелся надсадным кашлем.
Хошигаке бросился к нему, придержал за плечи.
— Блять…
Итачи приподнял голову и увидел, что на серой футболке Хошигаке темнела россыпь красных точек.
— Блять!
Хошигаке зажмурился и застонал от бессильной ярости.
Итачи вытер рот ладонью, откинулся назад и закрыл глаза. Он боялся говорить и двигаться, боялся спровоцировать новый приступ.
Хошигаке сгреб его в объятия, сжал так, что стало больно. Итачи обмяк.
Поцелуй со вкусом крови, лекарств и водки пробудил в нем полузабытые чувства. Он потянулся за горячими губами, за теплыми руками. Он дышал чужим запахом — дождем, потом, холодным осенним ветром… и чем-то знакомым, почти родным.
Итачи закрыл глаза, прижался лбом к крепкому плечу. Он никого не просил о таком прежде, слова родились сами.
— Не уходи, пожалуйста. Мне страшно.
Хошигаке шумно вздохнул — словно волна пробежалась по гальке, — погладил Итачи по затылку большой мозолистой ладонью.
— Я не уйду.
По щекам потекло горячее. Итачи зажмурился, пережидая приступ удушающего страха.
— Я…. я не хочу умирать.
— Не бойся, я с тобой.
Кисаме докурил сигарету и бросил ее за борт. Надел промасленные рабочие перчатки и плотнее затянул капюшон. Холодало.
С запада надвигался шторм. Свинцовое небо давило на голову, закладывало уши ревом ветра и волн.
— Майна!
Фигурки в оранжевых робах засуетились. Снасти медленно поползли вверх. Стальные ваера потянули за собой грузы, раздались грохот и металлический лязг. Из пенной воды показались пестрые крылья трала.
— Стоп! Перекрут кабеля!
Даже вшестером поднять снасть было трудно. От напряжения дрожали руки, по лицу катился пот вперемешку с редким дождем. Пальцы немели от холода, неподатливые петли сопротивлялись, словно приваренные.
— Вира! — гаркнул кто-то слева и зажужжал подъёмный механизм.
Запястье обожгло болью, Кисаме едва успел отдернуть руку — еще секунда, и кисть перерубило бы стальным тросом.
На борт неторопливо вполз трал — огромный, с человеческий рост сине-красный мешок, туго набитый рыбой. Восьмидесятитонный улов источал оглушительный запах.
Над палубой закружили жадные чайки.
Кисаме мельком глянул на рану, чертыхнулся. Кожу с тыльной стороны запястья стесало трением, кровь пропитала дыру на перчатке и подкладку робы. Он пошевелил ладонью — рука сохранила подвижность.
Кисаме ухватился за натянутый трос и взобрался на мешок. Балансируя, он отцеплял крепления, отдавал короткие указания. Натяжение сети ослабло, и рыба хлынула в открытые контейнеры.
С высоты она была похожа на поток расплавленного серебра.
Ветер крепчал. Все торопились, следовало освободить трал и подготовить снасти до начала шторма.
Они продрогли, провозились до темноты, но успели.
Кают-компания встретила их теплом, спертым воздухом и запахом еды.
Упав на узкую металлическую скамью, Кисаме с облегчением вытянул ноги. Стопы гудели, колени ныли, поясница отзывалась колкой, острой болью. Пораненное запястье коварно затаилось.
Кисаме невесело усмехнулся: возраст начал брать свое.
Казенная каша был липкой, вязкой и пресной. Но горячей. Этого хватало, чтобы ужин казался вкусным.
В такие моменты он был благодарен этой скотской работе.
Его мир сузился до семидесяти метров в длину и трех уровней в высоту. До четкого графика подъемов и отбоев. До скучных серых людей в оранжевых робах.
Он был благодарен этому новому миру за одуряющую простоту. За возможность раствориться в рутине, в тяжелой работе, душном запахе рыбы, машинного масла и чужого пота.
Застыв под горячими струями душа, Кисаме закрыл глаза и блаженно прислонился к перегородке. Последняя смена в вахте отчего-то всегда была самой сложной.
Ночь прошла хорошо.
Звуки шторма баюкали его. Последние годы он значительно хуже спал в тишине.
В порт они зашли на рассвете.
Фигуры в оранжевой робе толпились на палубе задолго до подачи швартовного троса. Кисаме не участвовал в толкучке, отошел подальше и курил, глядя на приближающийся берег.
Наконец, экипаж хилой струйкой потянулся по трапу. Кисаме закинул на плечо вылинявший вещмешок и последовал за остальными.
Ступив на землю, он на секунду замер, привыкая к неподвижности. Мозг закоротило от неправильности ощущений, он зажмурился и сглотнул подступивший ком тошноты. Открыл глаза, выдохнул и быстро зашагал прочь.
В такой час на рыбном рынке были лишь перекупы и повара крупных ресторанов. Кисаме лениво шагал вдоль рядов, осматривал живность в тазах и ведрах. Выловленные ночью, морские гады еще отчаянно боролись за жизнь.
Он остановился у одного из прилавков, ткнул пальцем в ведро.
— Вот этого.
Отсчитывая деньги, Кисаме прикинул расклад.
Его пасли с самого порта. Пасли неумело, по-дилетантски. Но с изрядным упорством.
Приняв из рук продавца пластиковый пакет, Кисаме прикидывал, кто из его прошлой жизни мог оказаться таким злопамятным.
Получалась странная картина. Те, кому он насолил всерьез, были мертвы или до сих пор сидели. А кому не всерьез — не имели мотива.
За четверть часа, что он бродил между рядами, на рынке стало людно. Подтянулись простые покупатели, закипела жизнь. Кисаме не составило труда затеряться в толпе.
Он сделал круг, укрылся за пластиковым тентом, прищурился.
Они с преследователем поменялись ролями.
Незадачливый шпион был одет в спортивный костюм и бейсболку, которую надвинул до самого носа. Но по движениям и походке было понятно, что он молод.
Слишком беспечный для профессионала.
Кисаме озадачился, подошел еще ближе.
Незнакомец растерянно крутил головой. В какой-то момент свет упал на его лицо, и сердце Кисаме пропустило удар.
Звуки стихли, в ушах набатом застучал пульс. Он сглотнул, зажмурился крепко.
Это бред…
Фигура в спортивном костюме удалялась. Кисаме стоял неподвижно мучительную секунду, решаясь, проклиная себя.
— Потерялся?
Незнакомец обернулся. Из-под козырька глянули знакомые черные глаза, знакомые губы сжались твердо, решительно.
И чужой голос произнес:
— Нужно поговорить.
Кисаме кивнул, махнул рукой.
— Не здесь, идем.
Он шел вдоль рядов сомнамбулой, рынок сменился тесной улицей, он и незнакомец оказались в квартале маленьких ресторанчиков. Кисаме толкнул неприметную дверь, прошел сквозь полосы красной ткани.
Это был семейный ресторан. Тесный, неприглядный, с обшарпанными столами. Кисаме здесь нравилось.
Кисаме поприветствовал сутулого старика за стойкой, отдал ему пакет.
— Мне как обычно.
Старик кивнул и скрылся в кухне.
Кисаме прошел вглубь зала, сел на свое привычное место за ширмой. Парень в спортивном костюме устроился напротив, снял бейсболку.
В ярком свете стало очевидно, что они были разными. Этот был слишком… приторным. Красавчик, словно с обложки журнала. Лицо правильное, без изъяна. Ни теней под глазами, ни проваленных щек и заострившихся скул.
Им принесли пиво и закуски. Кисаме сделал глоток, он силился вспомнить имя.
— Саске, — подсказал незнакомец.
Кисаме кивнул и бросил в рот пару орешков.
— Говори, чего хотел?
Парнишка потянулся к внутреннему карману, достал оттуда помятый конверт со следами сгибов. На обороте каллиграфическим почерком было выведено «Хошигаке Кисаме».
Внутри скрутило непрошенной застарелой обидой.
— Я нашел это в его вещах. Не в сейфе и не в столе. Просто было вложено в книгу. Тут… твое имя… подумал, вдруг это важно.
Кисаме не спешил взять конверт. Он узнал его с первого взгляда. Он уже получал это письмо и знал, что там внутри.
Руки сами потянулись к сигаретной пачке.
— Я знаю, что там, уже читал его. Не знаю, как оно оказалась в его вещах снова.
Парнишка удивленно моргнул, перевернул конверт.
— Оно запечатано.
Кисаме взял в руки письмо, проверил линию склейки. И вправду, запечатано.
Но письмо то же самое — сгибы, чуть размытые дождем буквы…
— Ты читал?
Парнишка покачал головой.
Кисаме недоверчиво прищурился.
— Тащился через полстраны и не прочел? Серьезно?
Черные глаза Саске сверкнули недовольством.
— Не имею привычки копаться в чужих вещах. Я сжег его дневники, всю переписку удалил. А это… это единственное запечатанное. Словно он хотел отправить его и… не успел.
Кисаме невесело хмыкнул, затушил окурок.
Он вскрыл письмо, достал оттуда замызганный лист. В тюрьме Кисаме часто перечитывал эти скупые строчки. Они подогревали в нем ненависть. А иногда пробуждали странную собачью тоску.
Освободившись, он был полон злости и решимости. Но все это вмиг испарилось, стоило ему увидеть Итачи, услышать тихое, почти детское «мне страшно».
Близость смерти сделала Итачи человечнее.
Кисаме уже и не помнил, куда дел то злополучное письмо. Носил в кармане куртки, а потом… Потом оно как-то оказалось у Итачи. Но зачем?
Кисаме развернул лист. Строки предыдущего послания оказались зачеркнуты резкими, глубокими линиями. Словно Итачи давил на ручку со злостью. А ниже была короткая приписка карандашом, будто второпях:
«Я люблю тебя. Прости, что не понял этого раньше».
Кисаме сжал кулак, письмо смялось в жалкий комок. На свежей повязке проступили пятна крови, запястье отозвалось резью.
Глазам стало горячо, к горлу подкатил тугой ком.
Кисаме не пришел на похороны, только прочел короткий бездушный некролог в местной газете. Ушел из больницы сразу, как отключили аппарат. Бродил по городу, словно контуженный, не слыша голосов людей и сигналов машин. Он видел себя будто со стороны. Свои руки, свои ноги в грязных ботинках.
Он уехал из города на следующий день. Ничто больше не держало его. Он был свободен от своей больной, никому не нужной любви.
Он прожил эти три года легко. Его несло ветром случайностей, попутных машин, временных работ, женщин и мужчин, чьих имен он не трудился запомнить.
Наконец, этой зимой наступило облегчение.
Словно место, по которому долго и упорно били, вконец онемело. И стало хорошо.
Соленое море, ветер, безжалостное солнце, неистребимый запах рыбы…
Но Итачи умудрился достать Кисаме даже из могилы.
Ледяной занозой в кишках, он не давал забыть о себе.
Это было похоже на издевку. На запоздалое, уже никому не нужное раскаяние. На палец, засунутый в поджившую рану.
В этом был весь Итачи — безжалостный ублюдок, гнущий свою линию вопреки всему.
Кисаме глубоко вдохнул, вспомнил, что не один здесь.
Поймал жадный, любопытный взгляд. Значит, все же не соврал — не читал.
— Это… это касается бизнеса?
Кисаме потер лицо. Он почувствовал себя уставшим.
— Ты серьезно ничего не знаешь?
Парнишка покачал головой.
Кисаме стало почти жаль малого. По большому счету он ведь тоже обманут. Его жизнь устроена помимо воли, он, как и Итачи, — заложник дела их семьи.
Кисаме смотрел на него несколько долгих секунд. Саске запомнился ему скучным зубрилой в дорогом пиджачке. Без капли юмора, отчаянно стремящийся быть похожим на старшего брата… Итачи любил его больше жизни. Извернулся, сгорел от усталости и нервов, но устроил все, как задумал.
У Кисаме не было братьев и сестер, поэтому он при всем желании не смог бы этого понять…
Итачи явно берег младшенького от страшной правды. Боялся осуждения? Не хотел показаться не идеальным? Хотя какая теперь разница?..
— Что я должен знать?
В голосе парнишки слышалась просьба, почти мольба.
Кисаме понял, что не у него одного в груди зияющая рана.
Возможно, стоило бы промолчать. Или сказать иначе, мягче. Но Кисаме не был приучен щадить чьи-либо чувства.
— Мы работали вместе, иногда трахались. Ничего такого. Потом он меня посадил. А затем настроился помирать. И стало не до того. — Кисаме стряхнул пепел, дал знак повторить пиво.
Старик принес пиво и большую тарелку с еще шевелящимися щупальцами осьминога в россыпи кунжутных семечек. Кисаме подхватил палочками одно щупальце, макнул в соус и отправил в рот.
Под настроение ему нравилось жрать живое. Чувствовать зубами упругое сопротивление мышц, липкое касание присосок. Так он и сам словно оживал.
Но сегодня вкуса он не ощущал. Слишком горчило во рту от накатившей тоски.
— Это не похоже на него, — вдруг сказал Саске после долго молчания.
— Что?
— Ты… вы… Все это!
Это детская порывистость выдавала в нем жгучий темперамент. Он и Итачи совсем потеряли сходство.
Кисаме запил щупальца пивом, пожал плечами.
— А ты уверен, что знал его?
Черные глаза посмотрели на него зло. В нем много огня, в этом парнишке.
В Итачи был только лед.
— Он оставил всего три письма. Мне, поверенному и тебе. Почему он написал тебе? Раз «ничего такого»? Не поверю, что брат бы тратил время на неважные вещи перед смертью!
— Что ты хочешь услышать? Думаю, он чувствовал вину. Может, решил, что был неправ. Кто знает?
Повисло молчание.
Кисаме без особого аппетита ворошил месиво из щупалец, потягивал пиво. Внезапная встреча и странный разговор тяготили его.
Он устал от боли. Ему выдалась неожиданно долгая жизнь для бандита.
Саске протянул руку вперед, коснулся смятого письма. Кисаме не остановил его. Лениво откинулся, оперся на стену и закурил. Он больше не должен был хранить чужие тайны.
К своим тайнам он уже давно стал равнодушен.
Бумага зашуршала, лицо Саске застыло. Только глаза раскрылись шире.
Он зол? Разочарован?
Кисаме было плевать.
— Вот как… — наконец выдохнул Саске. — Я не знал, что он… даже не думал…
Саске моргнул, он показался растерянным и совсем юным. Все напускное стерлось, Кисаме снова увидел того мальчика в школьном костюме, что приходил к Итачи в офис.
Кисаме бросил на стол смятые купюры и ушел в туалет. Кафельная плитка рябила в глазах. Кисаме умыл лицо, вытер его бумажным полотенцем. Посмотрел в зеркало.
Посмотрел на себя словно чужими глазами.
Он постарел. Волосы побелели, лицо обветрилось, загорело и покрылось сеткой морщин. Татуировки на предплечьях выцвели, поблекли до нечитаемости. Когда-то он гордился ими. А сейчас не помнил даже имени мастера.
Он вернулся в зал, забрал вещмешок. Пару секунд смотрел на письмо, лежащее на столе. Это последнее, что осталось от Итачи в его жизни.
Слова, которые Итачи не сумел сказать Кисаме сам.
Написал второпях и спрятал без надежды, что Кисаме их прочитает.
Саске проводил его тяжелым взглядом.
Шторм догнал Кисаме и на берегу. Небо заволокло тучами, ощущение грозы показалось ошеломительно близким. Волосы на теле встали дыбом. Редкие капли окропили тротуар.
Кисаме надвинул капюшон. Прохожие разбегались перед ним, прятались под навесами, спешно доставая зонты. Ветер крепчал, и обрывки газеты взлетели в темное небо.
Кисаме зашагал не глядя, ноги сами вынесли его на пустынную набережную.
Волны бились о волнорезы и долетали пенными брызгами до лица.
Кисаме стоял, облокотившись о перила. Вдалеке, у самого горизонта, море сливалось с небом пеленою дождя. Тучи прорезала молния.
Дождь превратился в ливень.
Кисаме сжал ледяными пальцами железные перила, из горла сам вырвался крик. Надсадный, будто простуженный. Отчаянный.
Внутри стало пусто и хорошо.
Обида, боль, глухая злость — все затихло, прибитое штормом.
Кисаме загривком ощутил чужое присутствие. Обернулся.
Саске стоял позади, заложив руки в карманы. Худой, в мокром костюме, он был жалок.
Они оба сейчас были жалкими. Потерянные, скулящие о своей тоске, словно щенки, выброшенные в реку.
Саске протянул Кисаме мокрый ком бумаги. И Кисаме взял его в руку. На потемневшей от воды бумаге расплылись чернила.
Слова любви.
Слова сожаления.
Слова, от которых становилось мучительно больно и хорошо.
Кисаме размахнулся и швырнул письмо в воду. Оно исчезло среди беспокойных волн, пошло ко дну вместе с шестью годами его жизни.
Стало легче.
Они с Саске пошли по безлюдной набережной молча. Фонари качались над их головами, ветер рвал одежду и волосы. У развилки они остановились, посмотрели друг на друга секунду.
И каждый пошел своей дорогой.
1. Я пишу по КисаИте уже 10 (ДЕСЯТЬ, КАРЛ!) лет. За это время можно было родить ребенка и отдать его в среднюю школу
Вам не кажется, что это какой-то вид психического расстройства?
2. И все же я по-прежнему люблю этот пейринг. Заметьте - даже не персонажей. По отдельности они меня не слишком возбуждают. Именно пейринг, пронизанный моими фанонами, кинками и шутками-самосмейками.
Иногда я напоминаю себе пациента ПНД, что наполняет палату с мягкими стенами своими фантазиями и счастливо существует в мире грез.
3. Это тот фик, который я хотела написать всегда. Но мне не хватало навыка и/или решимости.
Огромное спасибо всем из Наруто-тим, кто комментировал работу в процессе. Ваш фидбек - мое вдохновение.
Название: Страх тишины
Бета: Rileniya
Размер: миди, 7681 слов
Пейринг/Персонажи: Хошигаке Кисаме/Учиха Итачи, Учиха Саске
Категория: слеш
Жанр: ангст, драма
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: дарк, десфик; модерн-AU
Краткое содержание: Итачи много работает, воспитывает брата, а по субботам снимает в клубах случайных мужиков Однажды в его жизни появляется Хошигаке Кисаме
Размещение: свободное, можете не спрашивать, только шапку сохраняйте)
Посвящается: Команде WTF Naruto 2019
читать
Мощный торс, волосы с проседью, лицо в синеватой щетине. Оскал зубов неровный, ослепительно белый, глаза прозрачные, цепкие и злые. Голос низкий, скрипучий. Отталкивающий тип.Военный или бандит.
Его типаж.
Итачи протиснулся сквозь толпу, пристроился за стойкой, заказал пару шотов.
Тип даже не обернулся — мрачно разглядывал танцпол.
Итачи тронул его за татуированное плечо, тип обернулся резко, с явным намерением ударить.
Итачи толкнул шот, тот проехался по стойке и уперся в мозолистую ладонь.
— Угощаю.
Тип прищурился, повел носом, словно принюхивался.
— Сколько?
Итачи заморгал. Такое с ним случилось впервые.
— Трахнешь меня, и будем в расчете.
Тип оглядел его с головы до пят, повертел в руках шот.
— Твое здоровье.
Они выпили залпом. Повторили.
— И часто ты так развлекаешься?
Итачи не морщась съел две дольки лимона, подал знак бармену налить еще.
— Когда как. А ты?
— Редко, — ответил тип и бросил взгляд на часы. — К тебе или ко мне?
Итачи любил комфорт. И не любил утреннюю «дорогу позора» после одноразовых связей.
— Ко мне.
Тип заказал такси через приложение, показал Итачи пальцами «пять минут».
Итачи расплатился картой, доел очередную дольку лимона.
Они протиснулись сквозь толпу, поднялись по шаткой лестнице наверх и вышли на улицу. Сели на заднее сиденье подъехавшего такси не касаясь друг друга.
Со стороны они были похожи на незнакомцев, взявших такси в одну сторону.
Клуб оглушал музыкой, в такси же было тихо, как в коробочке с ватой. Итачи глянул на входящие сообщения, ответил на пару срочных. Записал короткое аудиосообщение с инструкцией для секретаря.
Он и незнакомец ехали с полчаса, пока машина не остановилась у жилого комплекса.
Поднималась они так же в тишине, молча вышли на нужном этаже.
— А ты богач, — равнодушно констатировал тип.
Итачи пожал плечами — обстановка собственной квартиры его давно не интересовала.
— Я в душ, можешь располагаться.
Итачи собрал волосы в высокий пучок, встал под горячую воду. Стало хорошо и спокойно.
На секунду он даже пожалел, что притащил незнакомого мужика в дом. Секса не хотелось. Хотелось лечь под одеяло и проспать год.
Тип быстро освоился в его квартире. Нашел бар, плеснул себе виски. Итачи жестом указал ему на дверь в ванную.
Тип понял его без лишних слов. Стащил с себя футболку и джинсы, остался в одних серых боксерах. Сонливость сняло как рукой.
Тип оказался неприлично хорош. Тело атлета, татуировки якудза, шрамы солдата… Типаж Итачи.
Итачи распустил пучок, ушел в спальню.
Внутри разгоралось тягучее и жаркое, расползалось по венам, копилось в паху.
Он лег на постель, выдавил побольше смазки, огладил себя между ног.
Любовники вроде этого не церемонятся. Они грубы, настойчивы, не слишком искусны. От них больно, внутри и снаружи. Рядом с ними чувствуешь себя по-настоящему живым.
Итачи трахал себя пальцами, разрабатывая вход. Он готовился перед походом в клуб — за сутки не ел ничего жирного и тяжелого, сделал клизму, побрил между ягодиц и в подмышках. Он чувствовал себя таким чистым, почти стерильным, что хотелось поскорее изваляться в грязи.
Тип появился бесшумно. Быстро оценил ситуацию, хищно ухмыльнулся.
Итачи выгнулся на кровати, опираясь на лопатки и пятки. Это была чистой воды показуха. Но каждый раз работало.
Тип покачал головой, приблизился, сел рядом.
Его кожа источала жар, он пах желанием, силой и страстью к жизни.
Итачи повело.
Поцелуй был болезненным, властным. Руки — мозолистыми и грубыми.
Тип оказался опытен, отлично контролировал себя, работал бедрами, словно машина.
Итачи едва мог дышать от того, как крепко его сжимали. Он сморгнул каплю пота, хрипло застонал. Мощные и четкие движения отдавались спазмами в животе, становилось больно.
Тип снова понял все без лишних слов. Отпустил Итачи, закинул его ноги себе на плечи. В такой позе член идеально бил по простате.
Итачи выгнуло. В этот раз по-настоящему.
Он зажмурился, глотая стон, зашелся в бесконечном:
— Еще!..
Итачи кончил бурно, залил живот и грудь. Обмяк, сдаваясь на милость грубым толчкам.
Сладкое онемение оргазма отпускало, становилось больно от резких, судорожных движений. Итачи сцепил зубы, напряг бедра, сжимая ходящий в нем член мышцами.
Тип коротко рыкнул, замер, конвульсивно подергиваясь. Упал сверху неподъёмной тушей.
Итачи расслабился, закрыл глаза.
Биение чужого сердца отдавалось глубоко внутри. Запах и тепло накрывали Итачи уютным одеялом. Потянуло в сон.
Итачи стукнул кулаком в крепкое плечо.
Тип подался назад, Итачи потужился, расслабляя мышцы. Задницу жгло, ноги затекли так, что колени не разгибались.
Итачи перекатился к краю постели, укрылся одеялом.
— Будешь уходить, не буди меня. Дверь закроется автоматически.
Тип за спиной завозился, снимая презерватив. Затем настала тишина.
Итачи проваливался в сладкую дрему и сквозь сон почувствовал спиной жар большого тела. Он не приветствовал все эти посткоитальные нежности, но сегодня было даже приятно.
Итачи уснул через минуту.
В ту ночь он выспался впервые за последний месяц.
***
Утро настигло его болью в анусе и позывами мочевого пузыря.
Застонав, он поднялся с кровати.
Вчерашний солдат-бандит спал, раскинувшись морской звездой. Даже в безжалостном утреннем свете он не подурнел.
Итачи хмыкнул, похвалив себя за хороший выбор.
Зеркало сегодня явно льстило ему: синяки под глазами уменьшились, на щеках проступал здоровый румянец.
Итачи отлил и зашарил рукой по верхней полке зеркального шкафчика. Аптечная мазь нашлась в самом дальнем углу среди банок с таблетками.
Он поставил одну ногу на крышку унитаза, чуть присел. От движения внутрь боль только усилилась. На пальцах виднелись следы крови.
Помывшись и приведя себя в порядок, Итачи развел белковую смесь и выпил залпом, потом закинулся таблетками, запил.
Часы показывали восемь утра. Телефон, оставленный с вечера на беззвучном режиме, пестрел сообщениями.
Итачи достал ноутбук, размял пальцы и погрузился в работу.
В воскресенье он позволял себе приехать в офис к полудню.
Через час в комнате завозились. Отчаянно зевая, в гостиной показался тип.
Взъерошенный, помятый, в одних трусах.
Обычно Итачи не церемонился с любовниками. Вот и в этот раз бросил скупо:
— Мне через полчаса выезжать. Можешь воспользоваться ванной.
Тип остановился, посмотрел на него неожиданно любопытным взглядом.
— Значит, не показалось.
Итачи вскинул брови.
— Думал, вчера с перепою показалось, что ты красавчик и богач. Не показалось.
Итачи пожал плечами, такие сомнительные комплименты его не трогали со старшей школы.
Тип привел себя в порядок по-солдатски быстро. Потом вышел на кухню, потыкал в кофе-машину. Итачи порядком раздражала эта возня, хотелось избавится от одноразового любовника как можно быстрее.
— Эспрессо, я полагаю? — спросил он, теряя терпение.
Тип кивнул.
Итачи подставил крошечную чашку, ткнул в нужную кнопку. Кофе машина подумала с пару секунд и выпустила хилую струйку. По кухне поплыл запах свежего кофе.
Итачи демонстративно глянул на часы.
Тип, явно видя его раздражение, ухмыльнулся. Чинно выпил кофе, а потом нацарапал на салфетке ряд корявых цифр.
— Захочешь повторить, звони.
Это не прозвучало предложением или вопросом. Тип говорил так, будто знал, что Итачи захочет.
Когда за ним закрылась дверь, Итачи скомкал салфетку и выбросил ее в мусорное ведро.
Открыл окно, потянуло сквозняком. Остатки ночного приключения выветрились из квартиры. Итачи размял пальцы, надел беспроводные наушники и сел за компьютер.
Ему предстояло много работы.
***
Следующая их встреча произошла при странных обстоятельствах.
Итачи старался устроиться на полу поудобнее. Но это было сложно из-за связанных запястий и щиколоток.
В маленькой комнатке их было трое.
Итачи, крепкий парень, державший дуло пистолета у его виска и несостоявшийся бизнес-партнер — седой мужчина преклонных лет в отлично скроенном костюме.
— Мне очень жаль прибегать к таким мерам.
Итачи едва не рассмеялся. Нервное напряжение последних месяцев подкатывало к горлу истерическим хохотом.
— Мне тоже.
Повисло неловкое молчание.
— Вы принимаете наше предложение?
Итачи покрутил затекшими запястьями.
— А я могу отказаться?
— Освободи его.
Веревки затрещали и ослабли. Итачи сел как подобает, выпрямил спину.
— Гарантом нашей дружбы выступит ваш младший брат.
Итачи кивнул. Это было весьма ожидаемо.
— И для вашего удобства могу предоставить вам человека из своей охраны. Он большой профессионал.
Итачи едва удержался от тяжкого вздоха. Он искренне считал, что мордоворот с приказом «дернется — замочи» — не лучшее дополнение к интерьеру его офиса.
— Прошу вас, пройдемте.
Они покинули комнатку и оказались в просторном зале старинного чайного дома. Итачи внимательно огляделся, запоминая лица и обстановку. Сюда его привезли с мешком на голове.
Один из сидящих за столом мужчин поднялся, поприветствовал их. Его лицо казалось смутно знакомым.
— Хошигаке Кисаме будет вашим новым телохранителем.
Тип глянул на него цепкими прозрачными глазами. Итачи окатило жаром узнавания.
— Буду рад сотрудничеству, — криво ухмыльнулся тип.
Итачи не нашелся, что ответить
***
Дни потянулись за днями.
После вынужденной сделки работы прибавилось. Итачи расширил штат, поднял сотрудникам жалованье. Но даже это не помогало унять тихого ропота — люди не выдерживали такого темпа.
И только Итачи флагманским кораблем каждое утро заступал на работу первым и покидал офис позже всех.
Хошигаке Кисаме прилип к нему огромной тенью. Душной, молчаливой, мучительной.
Они ни разу не говорили о той ночи, но напряжение между ними можно было потрогать руками.
К исходу первого месяца Итачи решил начать разговор первым.
— Этого не повторится.
Хошигаке посмотрел на него скептически.
— Почему?
— Я не сплю с теми, с кем работаю.
— Не гадить там, где ешь, — разумный подход, — согласился Хошигаке. — Но уже поздно. Рыльце-то в пушку.
Итачи вздохнул, откинулся на кресле.
— Это не обсуждается.
Хошигаке пожал плечами.
Следующие два месяца они не возвращались к этой теме.
Пока однажды Итачи не промахнулся.
Его «ночная охота» в барах и клубах уже давно стала рутиной. Интуитивно он выбирал нужных мужчин. Получал разрядку и прощался с ними навсегда.
Обычно люди его круга предпочитали пользоваться услугами профессионалов. Но гладкие, модно уложенные, благоухающие красавчики не вызывали в нем и тени желания. Даже те, кого он заказывал с «особыми пожеланиями», казались лишь блеклыми тенями настоящих людей. Их заученные реплики, вежливые улыбки, отточенные жесты — все было не то.
Они были похожи на пластиковые цветы поверх надгробий — ни проблеска жизни.
Итачи пробовал трижды. И трижды едва дожидался, когда же закончится отведенное время. Механическая разрядка не давала нужного облегчения. Ему хотелось… прикоснуться к чему-то настоящему. Живому.
Ему везло.
Ровно до этого дня.
Типаж был его. Здоровый, рослый, коротко стриженный. Все шло по накатанной, пока на пороге оргазма он не сжал Итачи горло.
Сначала это казалось возбуждающей игрой, но когда воздуха стало ощутимо не хватать, кольцо стальных пальцев не разомкнулось. Итачи задергался, пытаясь разжать чужие руки, но это только сильнее распаляло любовника.
Он вбивался в него, наслаждаясь. Сквозь слезы и подступающую темноту Итачи видел яростную улыбку.
Как же глупо…
Итачи проваливался в вязкий мрак. Прикосновения стали неощутимыми, легкими. Его качало на волнах.
Он закрыл глаза и успокоился.
А потом мир взорвался тысячью осколков.
Он ползал по полу и мучительно кашлял. Рвотные спазмы сжимали горло, изо рта густыми нитками протянулась слюна. Его вырвало на дорогой паркет остатками ужина.
Итачи дополз до брошенных в спешке брюк, дрожащими пальцами схватил телефон. Он успел нажать на имя в списке недавних звонков, услышал гудок. Затем его руки перехватили.
— Эй, ну ты чего. Мы же просто развлекаемся.
Итачи швырнули обратно на кровать, отключенный телефон улетел в угол. Сверху навалилось сильное тело, горячий шепот обдал ухо.
— Сейчас помоем тебя, сладкий, и по второму кругу. Тебе же понравилось? Сжимался так узко…
— Д-да, — прохрипел Итачи, борясь с тошнотой. — Давай.
Мужчина расхохотался. Подхватил его, увлек с собой в ванную.
Итачи шатало, от горячей воды стало душно и мутно, подкатывала дурнота. Выбравшись из клубов пара, он побрел в гостиную. За ним на полу оставались лужицы-следы из холодеющей воды.
Он открыл дверцу бара. Лопатки жгло от пристального взгляда.
— Херес? — прохрипел он.
Скрипнул диван.
— Давай.
Итачи едва справился с пробкой, звякнул бокалами.
— Не те бокалы, — шепнул он и потянулся рукой вглубь бара. Рука нащупала гладкие бока нужной посуды, Итачи прикинул свои шансы. Они были неплохими.
Тайзер сработал с громким щелчком, мощное тело на диване дернулось и завибрировало в коротких судорогах.
Итачи выпил хереса из бутылки, закашлялся.
Злополучный любовник громко застонал и попытался перевернуться. Последствия нейромышечного паралича давали о себе знать. Гарпуны надежно сидели в коже, тонкие проводки натянулись.
Итачи добавил мощности, с удовлетворением оглядывая происходящее. Он не был садистом, но эта картина доставляла ему удовольствие.
В коридоре послышалась возня. Итачи удивленно посмотрел на Хошигаке. Тот был в спортивных брюках и футболке, держал наизготовку пистолет.
Итачи почувствовал себя неловко. Голый, мокрый, с бутылкой хереса в одной руке, с тайзером — в другой. С голым любовником на полу.
— Резвитесь?
Итачи убрал оружие и выпивку.
— Попроси моего гостя удалиться. Без фанатизма, на территории камеры.
Хошигаке хмыкнул.
Итачи ушел в ванную, отжал с волос влагу, вытерся насухо полотенцем, надел халат и тапочки. Его все еще потряхивало.
Он был в ужасе и… странном возбуждении.
Словно кто-то приоткрыл окно в душной комнате его будней и потянуло запахом свободы.
Хошигаке вернулся расслабленный и довольный, со сбитыми костяшками.
— Уладил дело. Он уже забыл дорогу сюда.
Итачи кивнул. Плеснул себе хереса, жестом предложил Хошигаке.
Тот опустошил бокал махом, прищурился.
— Не сошлись в предпочтениях? Не услышал стоп-слово?
В голосе Хошигаке не было издевки, лишь странное веселье.
Итачи устало посмотрел на него. Решение казалось очевидным, но Итачи не любил идти на попятную.
— Трахни меня.
За окном тоскливо взвыла полицейская сирена, вино кончилось.
Хошигаке не пришлось просить дважды.
***
Между ними ничего не изменилось.
Короткие реплики, скупые жесты. Никаких долгих взглядов и двусмысленных слов.
Итачи редко признавал свою неправоту. Но был искренне рад вновь пустить Хошигаке в свою постель. Без спешки и на трезвую голову он оказался даже лучше, чем Итачи помнил.
Прошло почти полгода. Размеренность быта и тяжелая работа съели это время незаметно.
Началом конца стала одна из ночей, когда Хошигаке остался у него. В последнее время они спали вместе все чаще. Иногда даже не трахались, а просто засыпали под одним одеялом.
С Хошигаке было тепло и до странного уютно. Итачи словно возвращался в те времена, когда родители еще были живы.
Итачи не привык ждать от жизни ничего хорошего. И она его не разочаровала.
Хошигаке сидел на краю кровати, широко разведя ноги. Итачи пристроился внизу, стоя коленями на подушке.
— С-сука, — выдохнул Хошигаке и крепко взял его за волосы на затылке. — Да-а…
Итачи пробивало дрожью от чужих стонов, он жмурился и брал глубже, работал немеющим языком, сжимал губы. Собственный член пульсировал, прижимался к животу.
— Блять!
Итачи резко отстранился. Непонимающе посмотрел вверх.
— Что слу?..
Он замолчал. Рука рефлекторно дернулась к затылку, пальцы перебрали волосы.
Хошигаке смотрел на него с открытым ртом, в его кулаке осталось несколько густых прядей.
— Это что?..
Итачи резко поднялся на ноги, возбуждение как рукой сняло. Он разжал кулак Хошигаке, вытащил из его пальцев свои волосы и молча ушел в ванную, прихватив с собой телефон.
Выкрутив кран до упора, он оперся на раковину, посмотрел в зеркало.
Он всегда выглядел старше своих лет: глубокие тени под глазами, сухая кожа, бледные губы. Все, кто его знал, списывали это на усталость от работы.
Итачи нашел нужный контакт «Доктор Н.», нажал «позвонить». Потянулись унылые гудки.
— В этот раз что-то не так. Могу я приехать через час?
В трубке тяжело вздохнули, усталый голос произнес:
— Конечно, буду ждать вас.
Итачи убрал телефон, ополоснул лицо. Во рту все еще чувствовался солоноватый привкус чужой смазки.
Дверь вздрогнула от мощного удара. Хошигаке не церемонился.
— Дай мне минуту.
Итачи вытер лицо, потянулся за расческой и замер. Потом осторожно прочесал волосы руками и собрал их в слабый хвост на затылке. Глубоко выдохнул.
Хошигаке стоял в коридоре, прислонившись к стене. Он был полностью одет.
— Что за фигня?
Итачи проигнорировал вопрос, ушел в спальню. Одеваясь, он старался не смотреть на Хошигаке. Тот сверлил его взглядом.
— Тебе же тридцати еще нет. В резкое облысение я не поверю.
Итачи застегнул последнюю пуговицу на рубашке, заправил ее в брюки, щелкнул пряжкой ремня.
Хошигаке перегородил собой дверной проем. Итачи остановился, посмотрел на него устало.
Интуиция у Хошигаке была звериная, рано или поздно он бы все узнал.
— Это последствия химиотерапии. В прошлый раз таких проблем не было.
Хошигаке заморгал. Итачи редко читал на его лице удивление.
— Это рак? Ты умираешь?
— Очевидно, мы все умираем.
Итачи пожал плечами и отстранил Хошигаке.
— Но ты двинешь кони быстрее, — безжалостно парировал тот.
Итачи кивнул.
— Это останется между нами. Закажи мне такси.
Хошигаке достал из кармана ключи от машины, крутанул их на пальце и пошел к двери.
Итачи не тронулся с места.
— Идешь? Через полчаса пробки начнутся, встанем же в центре.
— Я не просил сопровождать меня.
Тот словно не слышал его.
Итачи выдохнул, стараясь сохранить самообладание.
Хошигаке непостижимым образом умудрился залезать ему под кожу незаметно, но глубоко.
***
— Ты похож на малолетнего беспризорника.
Итачи провел рукой по коротко остриженной голове. Было… непривычно. И холодно. Ветер щекотал затылок и уши.
Хошигаке ждал его на парковке у салона, где Итачи обычно стригся.
— Не забывайся.
Хошигаке вырулил с парковки, и они встали на светофоре. Итачи отвлеченно думал, как объяснит метаморфозы Саске. Он ни разу в жизни не стригся так коротко и носил длинные волосы с двенадцати лет.
— Завтра все просто охуеют.
Итачи вяло кивнул. Его клонило в сон.
Он подумает обо всем завтра…
— Знаешь, теперь понятно, зачем ты это делал.
Итачи разлепил глаза.
— Что?
— Ну эти твои… ночные приключения. Слышал, у тех, кому мало осталось, башню срывает. Все бросают, начинают уезжать, употреблять и трахаться напропалую.
— Это не про меня.
— Разве? А тот кадр с тайзером в жопе? Тоже не про тебя?
— Скорее исключение.
Итачи откинулся на сиденьи, сил спорить не осталось.
Может Хошигаке был прав.
***
Саске плакал. Кричал. Обвинял.
Итачи не знал, что ответить ему, потому сидел молча.
Наконец, когда брат успокоился, Итачи подтянул к себе стопку черных папок.
— Пора поговорить серьезно. Мне нужно ввести тебя в курс дел.
Саске зло скрипнул зубами, оглядел комнату, пытаясь хоть за что-то зацепиться взглядом.
— Почему ты не рассказал мне раньше?..
Итачи встал из-за стола, присел рядом. Рука у Саске была холодная и мокрая.
— Потому что я люблю тебя. Ты бы на моем месте поступил так же.
Саске зло сверкнул покрасневшими глазами и разом обмяк. Адреналиновая вспышка кончилась, его покинули все силы.
Итачи знал все стадии принятия, он сам уже давно миновал их.
Скоро Саске успокоится. Ему придется повзрослеть раньше, чем Итачи хотелось бы.
Они провели в кабинете всю ночь. Саске прилежно вел конспект, повторял беззвучно имена и названия, зазубривал алгоритмы. Иногда его прорывало на беззвучные злые слезы, но он быстро брал себя в руки.
В глубине души Итачи был рад, что все открылось. Последние пять лет эта тайна тяжким грузом давила на плечи.
Это было эгоистично.
Но впервые за долгое время ему стало чуть легче.
***
Итачи не понимал, почему Хошигаке приходит в его постель.
Сам себе он напоминал карикатуру на себя прежнего. Тело высохло, отчетливо проступили мышцы и кости. Щеки ввалились, кожа стала сухой и шелушилась. Волосы отрасли, но потеряли в густоте. Итачи не стал отпускать их, отдал предпочтение короткой стрижке.
На фоне пышущего здоровьем и силой Хошигаке собственное несовершенство чувствовалось острее.
Это злило.
— Не нужно приходить так часто, — сказал Итачи, глядя в потолок.
Хошигаке повернулся на бок, подпер голову рукой.
— Почему? Нашел другого?
Итачи усмехнулся, поправил одеяло.
— Не хочу, чтобы ты привязывался ко мне. Потом будет сложно.
Хошигаке громко расхохотался, обнажая свои белые кривые зубы.
— А ты шутник.
Итачи не понял соли шутки.
— Мы вынуждены работать вместе. И так получилось, что иногда трахаемся. Это все.
Хошигаке сел на кровати, скрестил руки на груди. Татуировки заиграли на его плечах.
— Ты сейчас кому врешь? Мне или себе?
Итачи смотрел в потолок и пытался понять, как ответить правильно.
Хошигаке в секунду оказался над ним, сверлил его своим злобным взглядом, сжимал коленями и руками так, что стало больно.
Он был в ярости. Итачи никогда не видел его таким.
— Ты сбежишь от меня только на тот свет.
Итачи рассмеялся.
— Я уже в пути.
Хошигаке наклонился и больно укусил его за ухо.
Итачи вскрикнул от неожиданности.
— Смирись с моим присутствием.
***
Итачи физически чувствовал, как убывает песок в его половине часов. Еще чуть-чуть — и она опустеет.
Что он оставит после себя? Как обойдется жизнь с Саске?
Этот вопрос занимал его последний год больше, чем переживания о собственной смерти.
Саске держался достойно.
С той памятной ночи он не позволял себе слез и криков. Лишь стал тише и жестче. Ловил каждое его слово, блестел тревожными глазами.
Итачи прокручивал всю ситуацию раз за разом. Рисовал схемы на бумаге. Расставлял фигуры на шахматной доске.
Так ему думалось легче.
За месяц до Рождества он понял, что уже давно все решил. Проснулся однажды утром, взглянул на город, погребенный под снегом, и кивнул своим мыслям.
Вариантов было много. Но правильный — только один.
Итачи начал осторожно подтягивать все нити к своим рукам. Незаметно, через третьи руки двигал бумаги. Наводил справки. Пробивал счета.
К февралю он собрал все, что можно было задокументировать.
Отчеты, копии электронных писем, записи телефонных разговоров и видеокамер, банковские выписки.
Когда Итачи спросил «сколько», а доктор отвел глаза, сомнений не осталось.
Он действовал решительно.
Когда зацвела вишня, ему резко стало хуже. Простые вещи стали даваться с трудом.
Подняться по лестнице. Долго стоять. Громко говорить.
Он сильно уставал. Мог замолкнуть на полуслове и уставиться в пустоту.
Что-то похожее Итачи наблюдал у своего деда, когда был маленьким. Мама объяснила тогда, что дедушке нехорошо. Позже он нашел в книге нужное слово — «деменция».
Итачи хорошо помнил их последний разговор.
Стояла ранняя весна. Дед сидел в коляске под тенью навеса. Его пальцы беспокойно перебирали четки, глаза смотрели вдаль. Небо догорало ярким закатом.
Дед посмотрел на него подслеповатыми глазами в мутной пленке, разомкнул морщинистые губы.
— Солнце… солнце садится…
Он умер через пару дней — тихо отошел ко сну и не проснулся.
***
Итачи искренне восхитился, когда все шесть офисов накрыли разом.
Люди в масках отрезали все пути к отступлению. Обрезали телефонную линию и интернет, закрыли все окна, проверили туалеты, чуланы, вентиляцию. Всех обыскали, отобрали пропуска, телефоны и документы, согнали в конференц-зал и усадили на пол.
Шок и тихая паника отпечатались на лицах работников.
Итачи сидел, привалившись к стене, он молчал и равнодушно провожал взглядом коробки с гроссбухами и жесткими дисками.
Наконец, его вздернули на ноги, почтительно отряхнули и попросили пройти следом. Итачи не протестовал.
Усаживая в машину, ему заботливо пригнули голову, а на допросе даже предложили кофе из автомата.
Сквозь тонкие стены он слышал хриплый голос Хошигаке, громкий и возмущенный возглас Саске. Брата взяли прямо в институте, наверняка на глазах у шокированных сокурсников.
Итачи дождался приезда адвоката, не проронив ни слова.
Наконец, он собрался с мыслями и заговорил.
Каждое его слово отдавалось эхом — это падали комья земли на крышку его гроба.
По счастью, он был там не один.
***
Итачи сделал знак, адвокаты оставили их наедине. Лишь тюремный офицер продолжил сидеть истуканом в углу, держа наготове ручку и блокнот.
— Хочу внести за тебя залог.
Хошигаке вскинул брови. Цвет тюремной робы ему решительно не шел.
— Что за благотворительность?
Итачи закинул ногу на ногу, скрестил руки на груди. Ему было холодно.
— Думай, что хочешь.
— Мне не нужны твои подачки. Если ты пришел только за этим, можешь уходить.
Итачи устало закрыл глаза. Он не ожидал от Хошигаке такого откровенно детского упрямства. Что это, неужели некстати проклюнувшаяся принципиальность?
Итачи достаточно одного бунтующего подростка.
— Это жест доброй воли, — сказал Итачи. — Способ принести извинения, если так звучит лучше.
Хошигаке ощутимо напрягся, его плечи закаменели, шея вздулась жилами. Офицер в углу опустил руку к кобуре.
— Засунь эти извинения себе в задницу.
Итачи потер переносицу, опустил голову. Он старался дышать размеренно, считал про себя.
Он искренне не понимал злости Хошигаке. Ему казалось, что никто в здравом уме не сможет отказаться от такого предложения.
— В чем дело? Что тебя так задевает?
Хошигаке откинулся на стуле, нервно засмеялся. Его наручники громко стукнули о поверхность стола.
— Ты спрашиваешь? Ты и вправду не понимаешь?
Итачи покачал головой: он и вправду ни черта не понимает.
— Я год прикрывал твою задницу. Ты реально думал, что один такой умный? Двигал бумажки свои, секретничал по телефону? Хранил папочки в сейфе? Я уже в декабре понял, ты что-то задумал. Одно мое слово, и с твоего мелкого пиздюка спустили бы шкуру.
Итачи, постукивая ногтями по столу, склонил голову на бок.
Осведомленность Хошигаке стала для него открытием. Он почему-то никогда не брал его в расчет.
— Почему ты меня не сдал?
Хошигаке оскалился в кривой, вымученной улыбке.
— Ты… ты же не можешь быть таким тупым, да?
Итачи не нашел, что ответить.
Хошигаке посмотрел на него тоскливо, точно как в тот раз, когда они впервые поехали к доктору вместе. Наступила звенящая тишина. Боковым зрением Итачи заметил, что офицер замер, занеся над бумагой ручку.
Хошигаке отвернулся, бросил со злостью в голосе:
— Уведите меня.
Как-то раз во время тренировки Итачи сильно, до черных точек перед глазами, приложился головой. Сейчас он чувствовал что-то подобное.
***
В клубе оказалось душно и темно, яркие вспышки лазеров больно били по глазам. Итачи протиснулся к барной стойке. Он больше не ловил на себе заинтересованных взглядов, болезнь съела его красоту. Взгляды людей проходили насквозь, словно его уже нет.
Как только адвокат Итачи внес за Хошигаке залог, тот испарился.
Поиски в мегаполисе — сложное дело. Итачи пришлось нанять специального человека и немало заплатить за наводку.
Итачи заказал два шота, собрался с мыслями и протянул руку вперед.
Хошигаке обернулся так же резко, как при первом их знакомстве.
Похудевший после тюрьмы, обритый наголо, он все еще был хорош. Итачи ощутил слабый отблеск былого интереса.
— Ты.
Голос у Хошигаке — бесцветный, в нем не было ни радости узнавания, ни злости и обиды.
— Выпьешь?
Итачи толкнул выпивку, шоты скользнули по барной стойке и не встретили сопротивления. Выпивка расплескалась прозрачной лужей.
Хошигаке продолжил цедить бутылку пива.
Головой Итачи понимал, что их встреча будет такой. И все же пришел, в душе надеясь на что-то.
— Твой щенок хоть понимает, на что ты пошел ради него? — вдруг спросил Хошигаке.
Итачи задумался. А потом покачал головой.
— Ему не за чем.
— Уверен? Каково ему будет, когда все откроется? Сколько людей сели из-за твоей комбинации? Ведь не только такие, как я. Были же и обычные офисные дурачки. Просто попали под замес, а ты их дернул за собой.
Итачи пожал плечами. Слова Хошигаке должны были вызвать в нем сожаление и стыд. Но все внутри давно прогорело. На пепелище было холодно.
— Он не будет сидеть на коленях с дулом у виска — это главное. Он в безопасности. Сможет построить жизнь, которую захочет. Цену я уплатил. Это была разумная сделка.
— Суд еще не закончился, — усмехнулся Хошигаке и дернул рукой. Пиво расплескалось, попало ему на футболку. Итачи понял, что Хошигаке изрядно пьян. — Ты плохо их знаешь, если надеешься, что они сдержат слово. Тебя не отпустят, посадят, как всех нас. Остаток короткой жизни будешь гнить в тюрьме.
Итачи невесело рассмеялся. Это было нервное.
— Я надеюсь умереть раньше, чем все кончится.
— Сколько?
— Пока смогу оставаться в здравом уме. Потом эвтаназия.
— Благороден до самого конца, — с сарказмом сказал Хошигаке. — Еще скажи, что не хочешь доставлять неудобств окружающим.
— Не скажу. Просто не хочу мучиться. Во мне еще остался разумный эгоизм.
Хошигаке допил пиво, покачнувшись, встал.
— Удачи тебе. Пришлю открытку на похороны.
Итачи остался сидеть за барной стойкой. Веселые и пьяные люди обтекали его цветным мутноватым потоком.
Он подозвал бармена, заказал выпить.
Водка горчила на языке, обожгла глотку и огнем ухнула на дно желудка.
Итачи хотелось закричать, хотелось разбить зажатый в руке стакан. Хотелось догнать Хошигаке и свернуть ему шею.
Вместо этого он просто оставил на стойке смятые купюры и медленно пошел к выходу.
Толпа сжала его тесным душным кольцом. В глазах потемнело, виски сдавило обручем боли.
В паре метров от выхода Итачи упал.
Глаза закрылись, и тело затопила мягкая усталость.
Итачи провалился в темноту.
***
Он всегда считал, что сдержанность чувств и готовность нести ответственность за свои поступки определяют мужчину.
Он старался быть таким человеком. Делал страшные вещи. Говорил неприятные слова. И платил за все сам, не требуя снисхождения и понимания.
Это был сложный и тяжелый путь, который съел его без остатка.
Он не хотел такой судьбы для Саске.
В зале суда было многолюдно и душно, Итачи мутило от лекарств и спертого воздуха. В коридоре дежурил врач на случай, если ему станет плохо.
Дело двигалось к окончанию медленнее, чем он ожидал. Все время открывались новые обстоятельства, адвокаты как могли тормозили процесс. Но Итачи был упорен. Злость и воля якорем держали его, не давая уплыть по течению к смерти.
Глухая, яростная уверенность наполняла его: он доведет все до конца.
Только изредка на периферии мелькало лицо Хошигаке. Его вызывали на некоторые заседания, Хошигаке давал показания своим глухим и хриплым голосом, смотрел на всех вызывающе, скалился, обмениваясь репликами со своим бывшим нанимателем.
На Итачи он не смотрел. Это царапало внутри. Не сильно, но неприятно. Словно камешек, попавший в ботинок.
Закончилось лето, закончилась осень. Рождество Итачи встретил вместе с Саске.
После смерти родителей они редко говорили о личном, больше о делах. Но сейчас Саске тянулся к Итачи, словно пытаясь напоследок узнать его получше.
Итачи обдумывал свои ответы тщательно, взвешивал их. Он понимал, что после его ухода Саске еще долго будет прокручивать эти слова в голове, искать скрытые смыслы.
Чаще они говорили о прошлом. Об учебе в школе, институте, матери и отце. На разговоры о будущем наложили негласное табу.
Просто потому, что у Итачи его нет.
Иногда Итачи думал о метаморфозах жизни.
Из жизнерадостного и ласкового ребенка Саске превратился в трудного подростка. А сейчас на глазах вырастал в молодого мужчину. Замкнутого, но решительного, немногословного, чуть грубоватого, но не лишенного обаяния.
Итачи с радостью и тихим ужасом находил в нем все больше своих черт.
Его все чаще посещала простая, но неочевидная ранее мысль: главное его наследие — не компания. Не бизнес, которому он отдал годы жизни.
Все, что от него по-настоящему останется, — это Саске. В его памяти, его словах и жестах, его взгляде на мир. Вот в чем продолжит жить Итачи.
***
Лето пролетело незаметно. Осень выдалась ветренная и мокрая. Холода наступили, грязь равномерным слоем покрыла улицы, низкое серое небо плыло над городом, задевая тучами шпили небоскрёбов.
Итачи больше не бывал в офисе и почти не покидал дом. Он вел дела удаленно, но уже не вникал во все процессы как раньше. Многие обязанности он отдал Саске: встречи, переговоры, поездки и совещания.
Брат справлялся с переменным успехом, наступал на грабли, по которым годами ранее прошелся сам Итачи. Но он упорен, в нем были огонь и воля.
Итачи гордился им.
Читать становилось тяжело. Итачи чаще слушал книги или музыку, фоновым шумом включал телевизор. Простые бытовые вещи отнимали слишком много сил.
Бывали дни, когда он просыпался, только чтобы поесть, получить дозу лекарств и вновь уснуть. Когда таких дней стало больше, на пороге квартиры появилась невысокая женщина средних лет — медсестра. Она оказалась молчалива и опытна, а ее движения — скупы и техничны.
Итачи решил, что все это будет продолжаться до тех пор, пока он сможет вставать с постели. Он слишком хорошо помнил, как умирал дед. Беспомощный и жалкий, агонизирующий в паутине трубок и проводов… Итачи не хотел себе такого конца.
Итачи писал письма. Обычные бумажные письма — черной ручкой по белой бумаге. Он сложил их в конверты и убрал в стол.
Одно — для Саске. Одно — их семейному поверенному. Одно — для Хошигаке Кисаме.
Тот все еще в тюрьме. В последний раз адвокат говорил, что представитель Хошигаке инициировал пересмотр дела.
В письмо для Саске Итачи вложил много страниц, много документов. В письмо для поверенного — короткие поправки к завещанию.
В письме для Хошигаке написал всего две строчки.
«Я понял, почему ты не выдал меня. Прости меня, если сможешь».
Итачи попытался добавить к этим скупым предложениям еще одно. Занес ручку над бумагой и остановился.
На следующий день он попросил адвоката передать Хошигаке его письмо. У Итачи нет времени ждать, пока письмо дойдет почтой.
Прошла неделя. Потом еще одна.
Итачи так не получил ответа.
Деревья облетели, их голые скелеты качались под резкими порывами ветра. На следующей неделе обещали первый снег.
Итачи все время мерз, хотя системы подогрева работали исправно.
В тот вечер он остался один. Перед уходом медсестра застегнула у него на запястье браслет с датчиками, которые считывают пульс и могут отправить тревожный сигнал.
Итачи заказал еду в ближайшем ресторане, поговорил по телефону с Саске — тот застрял в аэропорту из-за непогоды.
Раздался звонок в дверь, и Итачи щелкнул пультом — теперь он предпочитал управлять всеми системами дистанционно.
— Проходите.
Послышались тяжелые шаги, Итачи поднял взгляд от экрана планшета и застыл.
Перед ним стоял не курьер из ресторана.
Хошигаке мало изменился за год заключения. Лишь прибавилось седины на висках, да глубже залегла складка между бровей.
— Ты как всегда беспечен.
Итачи не нашелся с ответом.
Хошигаке прошел вглубь гостиной, сел в кресло. На светлом паркете остались следы грязи от его ботинок с грубым протектором.
— Рад тебя видеть, — искренне сказал Итачи. — Не знал, что тебя выпустили.
Он хотел улыбнуться, но вышла кривоватая гримаса.
— Теряешь хватку. Вспомнил пару полезных вещей. Пошел на сделку.
Итачи кивнул: это разумно.
Какое-то время они посидели молча, слушая дождь.
— Почему ты не предупредил меня тогда? Побоялся, что тебя сдам?
Итачи собрался с мыслями.
— Я был уверен, что ты меня сдашь. Я не знал, что ты… ты ведь любил меня? Ты это хотел мне сказать в тюрьме?
Хошигаке криво усмехнулся, словно превозмогая сильную боль.
— Сам не знаю, как вляпался. Проснулся однажды, посмотрел в потолок и понял.
Итачи не знал, что сказать. Он растерялся и даже смутился от откровенности, сказанной настолько прямо. И наверное, впервые в жизни он не стыдился в этом признаться. Ему больше не нужно держать лицо.
— А сейчас?
Хошигаке пожал плечами. Скрипнула мокрая от дождя кожаная куртка.
— Странное чувство. Хочу свернуть тебе шею. Но понимаю, ты и так в полной жопе.
Итачи невесело усмехнулся, поднял руку с браслетом.
— Подожди немного.
Хошигаке снял куртку и, кинув ее на спинку кресла, пошел к мини-бару, начал там хозяйничать. Итачи вдруг вспомнил их первое утро, когда Хошигаке пытался сварить себе кофе. Вспомнил свое раздражение, нетерпение.
Он прислушался к себе и понял, что сейчас внутри только… спокойствие. Словно все встало на места, сложилась последняя деталь головоломки.
Хошигаке выпил не морщась. В его действиях читалась странная порывистость.
— Налей мне. Немного. Хоть вкус вспомню.
Хошигаке налил Итачи на два пальца и протянул стакан. Их руки соприкоснулись, и Итачи вздрогнул, как от удара током.
Он выпил все залпом и зашелся надсадным кашлем.
Хошигаке бросился к нему, придержал за плечи.
— Блять…
Итачи приподнял голову и увидел, что на серой футболке Хошигаке темнела россыпь красных точек.
— Блять!
Хошигаке зажмурился и застонал от бессильной ярости.
Итачи вытер рот ладонью, откинулся назад и закрыл глаза. Он боялся говорить и двигаться, боялся спровоцировать новый приступ.
Хошигаке сгреб его в объятия, сжал так, что стало больно. Итачи обмяк.
Поцелуй со вкусом крови, лекарств и водки пробудил в нем полузабытые чувства. Он потянулся за горячими губами, за теплыми руками. Он дышал чужим запахом — дождем, потом, холодным осенним ветром… и чем-то знакомым, почти родным.
Итачи закрыл глаза, прижался лбом к крепкому плечу. Он никого не просил о таком прежде, слова родились сами.
— Не уходи, пожалуйста. Мне страшно.
Хошигаке шумно вздохнул — словно волна пробежалась по гальке, — погладил Итачи по затылку большой мозолистой ладонью.
— Я не уйду.
По щекам потекло горячее. Итачи зажмурился, пережидая приступ удушающего страха.
— Я…. я не хочу умирать.
— Не бойся, я с тобой.
***
Кисаме докурил сигарету и бросил ее за борт. Надел промасленные рабочие перчатки и плотнее затянул капюшон. Холодало.
С запада надвигался шторм. Свинцовое небо давило на голову, закладывало уши ревом ветра и волн.
— Майна!
Фигурки в оранжевых робах засуетились. Снасти медленно поползли вверх. Стальные ваера потянули за собой грузы, раздались грохот и металлический лязг. Из пенной воды показались пестрые крылья трала.
— Стоп! Перекрут кабеля!
Даже вшестером поднять снасть было трудно. От напряжения дрожали руки, по лицу катился пот вперемешку с редким дождем. Пальцы немели от холода, неподатливые петли сопротивлялись, словно приваренные.
— Вира! — гаркнул кто-то слева и зажужжал подъёмный механизм.
Запястье обожгло болью, Кисаме едва успел отдернуть руку — еще секунда, и кисть перерубило бы стальным тросом.
На борт неторопливо вполз трал — огромный, с человеческий рост сине-красный мешок, туго набитый рыбой. Восьмидесятитонный улов источал оглушительный запах.
Над палубой закружили жадные чайки.
Кисаме мельком глянул на рану, чертыхнулся. Кожу с тыльной стороны запястья стесало трением, кровь пропитала дыру на перчатке и подкладку робы. Он пошевелил ладонью — рука сохранила подвижность.
Кисаме ухватился за натянутый трос и взобрался на мешок. Балансируя, он отцеплял крепления, отдавал короткие указания. Натяжение сети ослабло, и рыба хлынула в открытые контейнеры.
С высоты она была похожа на поток расплавленного серебра.
Ветер крепчал. Все торопились, следовало освободить трал и подготовить снасти до начала шторма.
Они продрогли, провозились до темноты, но успели.
Кают-компания встретила их теплом, спертым воздухом и запахом еды.
Упав на узкую металлическую скамью, Кисаме с облегчением вытянул ноги. Стопы гудели, колени ныли, поясница отзывалась колкой, острой болью. Пораненное запястье коварно затаилось.
Кисаме невесело усмехнулся: возраст начал брать свое.
Казенная каша был липкой, вязкой и пресной. Но горячей. Этого хватало, чтобы ужин казался вкусным.
В такие моменты он был благодарен этой скотской работе.
Его мир сузился до семидесяти метров в длину и трех уровней в высоту. До четкого графика подъемов и отбоев. До скучных серых людей в оранжевых робах.
Он был благодарен этому новому миру за одуряющую простоту. За возможность раствориться в рутине, в тяжелой работе, душном запахе рыбы, машинного масла и чужого пота.
Застыв под горячими струями душа, Кисаме закрыл глаза и блаженно прислонился к перегородке. Последняя смена в вахте отчего-то всегда была самой сложной.
Ночь прошла хорошо.
Звуки шторма баюкали его. Последние годы он значительно хуже спал в тишине.
В порт они зашли на рассвете.
Фигуры в оранжевой робе толпились на палубе задолго до подачи швартовного троса. Кисаме не участвовал в толкучке, отошел подальше и курил, глядя на приближающийся берег.
Наконец, экипаж хилой струйкой потянулся по трапу. Кисаме закинул на плечо вылинявший вещмешок и последовал за остальными.
Ступив на землю, он на секунду замер, привыкая к неподвижности. Мозг закоротило от неправильности ощущений, он зажмурился и сглотнул подступивший ком тошноты. Открыл глаза, выдохнул и быстро зашагал прочь.
В такой час на рыбном рынке были лишь перекупы и повара крупных ресторанов. Кисаме лениво шагал вдоль рядов, осматривал живность в тазах и ведрах. Выловленные ночью, морские гады еще отчаянно боролись за жизнь.
Он остановился у одного из прилавков, ткнул пальцем в ведро.
— Вот этого.
Отсчитывая деньги, Кисаме прикинул расклад.
Его пасли с самого порта. Пасли неумело, по-дилетантски. Но с изрядным упорством.
Приняв из рук продавца пластиковый пакет, Кисаме прикидывал, кто из его прошлой жизни мог оказаться таким злопамятным.
Получалась странная картина. Те, кому он насолил всерьез, были мертвы или до сих пор сидели. А кому не всерьез — не имели мотива.
За четверть часа, что он бродил между рядами, на рынке стало людно. Подтянулись простые покупатели, закипела жизнь. Кисаме не составило труда затеряться в толпе.
Он сделал круг, укрылся за пластиковым тентом, прищурился.
Они с преследователем поменялись ролями.
Незадачливый шпион был одет в спортивный костюм и бейсболку, которую надвинул до самого носа. Но по движениям и походке было понятно, что он молод.
Слишком беспечный для профессионала.
Кисаме озадачился, подошел еще ближе.
Незнакомец растерянно крутил головой. В какой-то момент свет упал на его лицо, и сердце Кисаме пропустило удар.
Звуки стихли, в ушах набатом застучал пульс. Он сглотнул, зажмурился крепко.
Это бред…
Фигура в спортивном костюме удалялась. Кисаме стоял неподвижно мучительную секунду, решаясь, проклиная себя.
— Потерялся?
Незнакомец обернулся. Из-под козырька глянули знакомые черные глаза, знакомые губы сжались твердо, решительно.
И чужой голос произнес:
— Нужно поговорить.
Кисаме кивнул, махнул рукой.
— Не здесь, идем.
Он шел вдоль рядов сомнамбулой, рынок сменился тесной улицей, он и незнакомец оказались в квартале маленьких ресторанчиков. Кисаме толкнул неприметную дверь, прошел сквозь полосы красной ткани.
Это был семейный ресторан. Тесный, неприглядный, с обшарпанными столами. Кисаме здесь нравилось.
Кисаме поприветствовал сутулого старика за стойкой, отдал ему пакет.
— Мне как обычно.
Старик кивнул и скрылся в кухне.
Кисаме прошел вглубь зала, сел на свое привычное место за ширмой. Парень в спортивном костюме устроился напротив, снял бейсболку.
В ярком свете стало очевидно, что они были разными. Этот был слишком… приторным. Красавчик, словно с обложки журнала. Лицо правильное, без изъяна. Ни теней под глазами, ни проваленных щек и заострившихся скул.
Им принесли пиво и закуски. Кисаме сделал глоток, он силился вспомнить имя.
— Саске, — подсказал незнакомец.
Кисаме кивнул и бросил в рот пару орешков.
— Говори, чего хотел?
Парнишка потянулся к внутреннему карману, достал оттуда помятый конверт со следами сгибов. На обороте каллиграфическим почерком было выведено «Хошигаке Кисаме».
Внутри скрутило непрошенной застарелой обидой.
— Я нашел это в его вещах. Не в сейфе и не в столе. Просто было вложено в книгу. Тут… твое имя… подумал, вдруг это важно.
Кисаме не спешил взять конверт. Он узнал его с первого взгляда. Он уже получал это письмо и знал, что там внутри.
Руки сами потянулись к сигаретной пачке.
— Я знаю, что там, уже читал его. Не знаю, как оно оказалась в его вещах снова.
Парнишка удивленно моргнул, перевернул конверт.
— Оно запечатано.
Кисаме взял в руки письмо, проверил линию склейки. И вправду, запечатано.
Но письмо то же самое — сгибы, чуть размытые дождем буквы…
— Ты читал?
Парнишка покачал головой.
Кисаме недоверчиво прищурился.
— Тащился через полстраны и не прочел? Серьезно?
Черные глаза Саске сверкнули недовольством.
— Не имею привычки копаться в чужих вещах. Я сжег его дневники, всю переписку удалил. А это… это единственное запечатанное. Словно он хотел отправить его и… не успел.
Кисаме невесело хмыкнул, затушил окурок.
Он вскрыл письмо, достал оттуда замызганный лист. В тюрьме Кисаме часто перечитывал эти скупые строчки. Они подогревали в нем ненависть. А иногда пробуждали странную собачью тоску.
Освободившись, он был полон злости и решимости. Но все это вмиг испарилось, стоило ему увидеть Итачи, услышать тихое, почти детское «мне страшно».
Близость смерти сделала Итачи человечнее.
Кисаме уже и не помнил, куда дел то злополучное письмо. Носил в кармане куртки, а потом… Потом оно как-то оказалось у Итачи. Но зачем?
Кисаме развернул лист. Строки предыдущего послания оказались зачеркнуты резкими, глубокими линиями. Словно Итачи давил на ручку со злостью. А ниже была короткая приписка карандашом, будто второпях:
«Я люблю тебя. Прости, что не понял этого раньше».
Кисаме сжал кулак, письмо смялось в жалкий комок. На свежей повязке проступили пятна крови, запястье отозвалось резью.
Глазам стало горячо, к горлу подкатил тугой ком.
Кисаме не пришел на похороны, только прочел короткий бездушный некролог в местной газете. Ушел из больницы сразу, как отключили аппарат. Бродил по городу, словно контуженный, не слыша голосов людей и сигналов машин. Он видел себя будто со стороны. Свои руки, свои ноги в грязных ботинках.
Он уехал из города на следующий день. Ничто больше не держало его. Он был свободен от своей больной, никому не нужной любви.
Он прожил эти три года легко. Его несло ветром случайностей, попутных машин, временных работ, женщин и мужчин, чьих имен он не трудился запомнить.
Наконец, этой зимой наступило облегчение.
Словно место, по которому долго и упорно били, вконец онемело. И стало хорошо.
Соленое море, ветер, безжалостное солнце, неистребимый запах рыбы…
Но Итачи умудрился достать Кисаме даже из могилы.
Ледяной занозой в кишках, он не давал забыть о себе.
Это было похоже на издевку. На запоздалое, уже никому не нужное раскаяние. На палец, засунутый в поджившую рану.
В этом был весь Итачи — безжалостный ублюдок, гнущий свою линию вопреки всему.
Кисаме глубоко вдохнул, вспомнил, что не один здесь.
Поймал жадный, любопытный взгляд. Значит, все же не соврал — не читал.
— Это… это касается бизнеса?
Кисаме потер лицо. Он почувствовал себя уставшим.
— Ты серьезно ничего не знаешь?
Парнишка покачал головой.
Кисаме стало почти жаль малого. По большому счету он ведь тоже обманут. Его жизнь устроена помимо воли, он, как и Итачи, — заложник дела их семьи.
Кисаме смотрел на него несколько долгих секунд. Саске запомнился ему скучным зубрилой в дорогом пиджачке. Без капли юмора, отчаянно стремящийся быть похожим на старшего брата… Итачи любил его больше жизни. Извернулся, сгорел от усталости и нервов, но устроил все, как задумал.
У Кисаме не было братьев и сестер, поэтому он при всем желании не смог бы этого понять…
Итачи явно берег младшенького от страшной правды. Боялся осуждения? Не хотел показаться не идеальным? Хотя какая теперь разница?..
— Что я должен знать?
В голосе парнишки слышалась просьба, почти мольба.
Кисаме понял, что не у него одного в груди зияющая рана.
Возможно, стоило бы промолчать. Или сказать иначе, мягче. Но Кисаме не был приучен щадить чьи-либо чувства.
— Мы работали вместе, иногда трахались. Ничего такого. Потом он меня посадил. А затем настроился помирать. И стало не до того. — Кисаме стряхнул пепел, дал знак повторить пиво.
Старик принес пиво и большую тарелку с еще шевелящимися щупальцами осьминога в россыпи кунжутных семечек. Кисаме подхватил палочками одно щупальце, макнул в соус и отправил в рот.
Под настроение ему нравилось жрать живое. Чувствовать зубами упругое сопротивление мышц, липкое касание присосок. Так он и сам словно оживал.
Но сегодня вкуса он не ощущал. Слишком горчило во рту от накатившей тоски.
— Это не похоже на него, — вдруг сказал Саске после долго молчания.
— Что?
— Ты… вы… Все это!
Это детская порывистость выдавала в нем жгучий темперамент. Он и Итачи совсем потеряли сходство.
Кисаме запил щупальца пивом, пожал плечами.
— А ты уверен, что знал его?
Черные глаза посмотрели на него зло. В нем много огня, в этом парнишке.
В Итачи был только лед.
— Он оставил всего три письма. Мне, поверенному и тебе. Почему он написал тебе? Раз «ничего такого»? Не поверю, что брат бы тратил время на неважные вещи перед смертью!
— Что ты хочешь услышать? Думаю, он чувствовал вину. Может, решил, что был неправ. Кто знает?
Повисло молчание.
Кисаме без особого аппетита ворошил месиво из щупалец, потягивал пиво. Внезапная встреча и странный разговор тяготили его.
Он устал от боли. Ему выдалась неожиданно долгая жизнь для бандита.
Саске протянул руку вперед, коснулся смятого письма. Кисаме не остановил его. Лениво откинулся, оперся на стену и закурил. Он больше не должен был хранить чужие тайны.
К своим тайнам он уже давно стал равнодушен.
Бумага зашуршала, лицо Саске застыло. Только глаза раскрылись шире.
Он зол? Разочарован?
Кисаме было плевать.
— Вот как… — наконец выдохнул Саске. — Я не знал, что он… даже не думал…
Саске моргнул, он показался растерянным и совсем юным. Все напускное стерлось, Кисаме снова увидел того мальчика в школьном костюме, что приходил к Итачи в офис.
Кисаме бросил на стол смятые купюры и ушел в туалет. Кафельная плитка рябила в глазах. Кисаме умыл лицо, вытер его бумажным полотенцем. Посмотрел в зеркало.
Посмотрел на себя словно чужими глазами.
Он постарел. Волосы побелели, лицо обветрилось, загорело и покрылось сеткой морщин. Татуировки на предплечьях выцвели, поблекли до нечитаемости. Когда-то он гордился ими. А сейчас не помнил даже имени мастера.
Он вернулся в зал, забрал вещмешок. Пару секунд смотрел на письмо, лежащее на столе. Это последнее, что осталось от Итачи в его жизни.
Слова, которые Итачи не сумел сказать Кисаме сам.
Написал второпях и спрятал без надежды, что Кисаме их прочитает.
Саске проводил его тяжелым взглядом.
Шторм догнал Кисаме и на берегу. Небо заволокло тучами, ощущение грозы показалось ошеломительно близким. Волосы на теле встали дыбом. Редкие капли окропили тротуар.
Кисаме надвинул капюшон. Прохожие разбегались перед ним, прятались под навесами, спешно доставая зонты. Ветер крепчал, и обрывки газеты взлетели в темное небо.
Кисаме зашагал не глядя, ноги сами вынесли его на пустынную набережную.
Волны бились о волнорезы и долетали пенными брызгами до лица.
Кисаме стоял, облокотившись о перила. Вдалеке, у самого горизонта, море сливалось с небом пеленою дождя. Тучи прорезала молния.
Дождь превратился в ливень.
Кисаме сжал ледяными пальцами железные перила, из горла сам вырвался крик. Надсадный, будто простуженный. Отчаянный.
Внутри стало пусто и хорошо.
Обида, боль, глухая злость — все затихло, прибитое штормом.
Кисаме загривком ощутил чужое присутствие. Обернулся.
Саске стоял позади, заложив руки в карманы. Худой, в мокром костюме, он был жалок.
Они оба сейчас были жалкими. Потерянные, скулящие о своей тоске, словно щенки, выброшенные в реку.
Саске протянул Кисаме мокрый ком бумаги. И Кисаме взял его в руку. На потемневшей от воды бумаге расплылись чернила.
Слова любви.
Слова сожаления.
Слова, от которых становилось мучительно больно и хорошо.
Кисаме размахнулся и швырнул письмо в воду. Оно исчезло среди беспокойных волн, пошло ко дну вместе с шестью годами его жизни.
Стало легче.
Они с Саске пошли по безлюдной набережной молча. Фонари качались над их головами, ветер рвал одежду и волосы. У развилки они остановились, посмотрели друг на друга секунду.
И каждый пошел своей дорогой.
@темы: fiction, NC, Кисаме/Итачи
-
-
23.03.2019 в 15:01все мы такие - счастливые
всё никак не могла дойти в битве сказать что-нибудь. Последний кусок - встреча Кисаме и Саске - очень клевый! :з
спасибо))
-
-
25.03.2019 в 12:26Последний кусок - встреча Кисаме и Саске - очень клевый! :з значит это был верный выбор из всех возможных
-
-
25.03.2019 в 12:37